Время Культуры

Керн пытается добиться покорности от головы Доуэля, применяя пытки, в частности электрошок. До пыток в сталинских застенках осталось не так много времени. Непокорную помощницу Мари Керн ссылает в закрытую психиатрическую лечебницу, где было «не больше десятка процентов душевнобольных, да и тех свели с ума уже в больнице». Как это похоже на «лечение» диссидентов уже в брежневские времена! Доктор Керн добывает себе в морге «свежие трупы» за взятки, причем «номер трупа мог быть заменен», умерший «мог пропасть без вести», и тогда родственники могли не увидеть своего близкого. Не похоже ли это на сегодняшнюю «охоту за органами»? В книге таким бесчестным образом из потерпевшего крушение поезда исчезает итальянская певица Анжелина Гай, чье тело Керн приживляет к голове кафешантанной певички.

Когда Мари хочет обличить негодяя Керна, он ей заявляет, что «свидетели покажут под присягой, что бренные останки Доуэля сожжены в крематрии». Беляев — хотел он того или нет — отразил реальный процесс исчезновения в окружающей его жизни и закона, и этических норм. Юриспруденция стала «факультетом ненужных вещей» (Домбровский).

Роман крепко сбит, его сюжет захватывает, жаль, что нет пока достойного кинематографического воплощения этого текста… Вообще, мне кажется, что только фильм «Человек-амфибия», снятый по роману Беляева, можно смотреть сейчас без большого раздражения.

«Ариэль» несколько более тягуч, в нем много длиннот, лишних описаний. Но начало у романа прекрасное. К тому же, в нем еще больше «социального», чем в «Доуэле».

Посудите сами: герой растет в Индии, в закрытой школе, где методом лжи, запугивания и гипноза пытаются выбить из учеников дух свободы и здравомыслия. Их держат впроголодь, уверяя, что они едят «бананы и рисовые лепешки». И только один мальчик-новичок, еще не подвергнутый массовому гипнозу, решается спросить, где же эти лакомства…

Детей в школе отучают от сочувствия товарищам — как от большого порока, их заставляют забыть о прошлом, о родителях и близких… Как тут не вспомнить притчу о манкуртах Чингиза Айтматова? Похожий образ, рожденный в сходной обстановке.

Методы, применяемые в «школе», приводят к «блестящим» результатам. К полному и абсолютному обезволеванию или — для меньшинства — к лицемерию, ухищрениям и симуляции.

Если это не диагноз для реального общества, в котором жил писатель, — то что это?

«Учитель учителей» выступает перед учениками с речью. Он приводит всех в экзальтацию: «многие упали в обморок, другие бились в судорогах». Так и видишь зал, восторженно, словно в отключке, по полчаса аплодирующий «вождю», ставшему для некоторых Богом.

Не хочется впадать в примитивный вульгарный социологизм, но согласитесь, здесь очень много похожего на реальную жизнь Советской страны.

Александр Беляев требованиям советских цензоров не подчинился, писал то и так, что и как хотел. Он написал о человеке, вырвавшемся на свободу. Его Ариэль улетел из чудовищной школы, увидел красоту мира, узнал любовь… Своеобразный «советский Мцыри», кстати говоря, тоже убегающий в грозу под грохот грома и блеск молний. Он сохранил в себе человека.

Мне кажется, что в этом была сверхзадача писателя Александра Беляева — помочь человеку вырваться на свободу — из плена систем и привычек. Сам он был в числе тех, кто с помощью творчества освободился от страха и зависимости, а еще — от сил земного «тяготения».

Он улетел от них вместе с Ариэлем.

Из рода Талмудистов: Самуил Маршак

10.03.16

Документальный фильм «Обыкновенный гений», показанный 4 марта на канале КУЛЬТУРА и посвященный Маршаку, не открыл мне чего-то неизвестного, но заставил задуматься об этой судьбе.

Недавно я узнала, что Самуил Яковлевич Маршак (1887–1964) по отцовской линии был потомком известного талмудиста, жившего во времена Богдана Хмельницкого и бежавшего из родных мест от его расправ с еврейским населением.

С. Маршак. Петербург, 1902 г.

В роду Пастернака также был знаменитый мудрец и талмудист, живший в средневековой Испании, — Ицхак Абарбанель. Не уверена, что для Бориса Леонидовича это имело какое-то значение, а вот для Маршака… Почему мне так кажется?

Да потому, во-первых, что Сема Маршак, родившийся в пригороде Воронежа, воспитывался в еврейской традиции, знал иврит и идиш и свои первые стихи писал на этих языках. Мало того, свои еще незрелые «сионистские» настроения выразил в первой юношеской книжке стихов с говорящим названием «Сиониды», где, как кажется, объединил слово Сион, обозначающее землю Израиля и его народ, и слово Аониды, поэтическое обозначение древнегреческих муз, широко употреблявшееся Пушкиным. Получилось довольно крамольное сочетание…

Позднее, в 1911-м году, Маршак в качестве корреспондента нескольких печатных изданий с группой еврейской молодежи побывал в Палестине. Поездка не только породила стихи о Палестине, но и свела 24-летнего поэта с совершавшей путешествие на том же корабле Софьей Мильвидской, будущей женой.