Время Культуры

У Беляева подкачали и «социальное происхождение», и «род занятий». Вообще я предполагаю, что его беспрерывные переезды из города в город, с одного места на другое после революции обусловлены не столько «охотой к перемене мест» и болезнью (о чем речь впереди), но и желанием не мозолить глаза зоркому революционному начальству, вынюхивающему, кто здесь «не свой».

В биографии Беляева говорится, что в 30 лет (1914 год) он оставил юриспруденцию, сделав решительный выбор в пользу литературы и театра. Были ли прецеденты? Знаю один. Соломон Михоэлс в чуть более молодом возрасте (в 28 лет) также прервал карьеру юриста ради службы в театре.

Что ж, эти люди ощущали свое призвание и шли навстречу судьбе — и славе. Только слава у Александра Беляева была весьма призрачной. Судьба ставила ему рогатки. Во-первых, он болел. О болезни пишут по-разному. Читала, что в юности он упал с крыши, когда, с вениками в руках, производил эксперименты по полетам человека в воздушном пространстве.

Потом уже в зрелом возрасте он заболел туберкулезным плевритом. Начался костный туберкулез, пришлось провести шесть лет в постели, три года в гипсе. Ушла жена, пришлось переехать в Ялту, где нашелся врач, который ему помог. Но я склонна думать, что помог он себе сам — силой воли, желанием встать на ноги и написать то, что рождалось в мозгу во время ужасного «сидения в гипсе».

Так рождалась «Голова профессора Доуэля» (1926), роман, который он называл «автобиографичным». Кстати, его по главам печатал известный московский «Гудок». Да, да, в середине 1920-х писатель уже живет в Москве, в подвальной комнатенке Лялиного переулка; он снова женат.

Данные о женитьбах писателя разнятся. Читала, что он был женат дважды, читала, что трижды…

Его бросает из города в город — Киев, Москва, Питер, Мурманск, Царское село, то бишь Пушкин…

Владимир Коренев. «Человек-амфибия»

И опять повторю, что, как мне кажется, не только и не столько болезнь была причиной перемещений, сколько страх задержаться дольше нужного и привлечь к себе внимание властей. Напомню, что о бездомном Мандельштаме его биограф написал, что он любил скитальческую жизнь. Весьма сомнительно, чтобы не слишком здоровый, семейный Александр Беляев из любви к путешествиям столь часто менял местожительства. Приходят на память мемуары тех, кто жил в 1930-е. Больше всего они хотели «забиться в щель», стать незаметными, чтобы не попасть под колесо репрессий.

Причиной еще одной подножки судьбы стал избранный писателем жанр. В начале революции фантастика находилась в самом эпицентре литературной жизни. Даже такой «реалист», как Алексей Толстой, написал «Аэлиту» и «Гиперболоид…» Циолковский, с которым, кстати сказать, Беляев переписывался, был у властей в фаворе.

Революция ассоциировалась с чем-то фантастическим, небывалым…

Но с начала 1930-х положение изменилось. Поступила директива: «Фантастические романы нам не нужны». Советские цензоры пытались подравнять фантастику под «технические проекты», их интересовали только конструктивные идеи, содержащиеся в писаниях фантастов.

У Беляева были и научные, и технические прозрения. Но у него было и еще что-то. Прежде чем об этом сказать, закончу рассказ о жизни писателя. Он умер зимой 1942 года в Пушкине, оккупированном немцами. Умер «замерзнув от голода»; за год до него, в 1941, в блокадном Ленинграде тоже от голода и холода умер еще один гений — художник Филонов. Жену и дочь Беляева фашисты увезли в Германию. Откуда, по наивности, они вернулись на родину — и снова загремели, уже в Сибирь, на 11 лет.

Свой последний роман Александр Беляев назвал «Ариэль» (1941), в нем он воплотил свою детскую мечту о полете. Его герой — силой науки — сумел взлететь без всяких технических приспособлений. И так прозрачна здесь ассоциация: герой-автор.

Я перечитала за эти дни несколько беляевских романов, среди них «Голова профессора Доуэля» и «Ариэль».

Они показались мне не только обогнавшими свое время по части технических предвидений, но и очень точными в социальном плане.

Помню, что в детстве роман о голове, отделенной от туловища, я читать бросила, испугалась. Действительно, страшновато даже сейчас. Мотив «живой и говорящей головы» Беляев мог взять у того же Пушкина, в «Руслане и Людмиле».

Любопытно, как мысль писателя развивается дальше. Ассистент профессора Доуэля, злодей Керн, умертвив шефа, по его методике, воскресил его голову. Кроме Доуэля, в лаборатории находятся еще две головы — мужская и женская. Женской голове Керн «подбирает» тело. Певичка из кафешантана просит, чтобы тело было покрасивей. Керн предлагает ей мужское тело — тогда она станет мужчиной. Как близко это к сегодняшним операциям по изменению пола!