Время Культуры

Владимир Познер, в молодости работавший секретарем у Маршака, в фильме говорит, что тот любил Тамару Григорьевну Габбе, свою ближайшую сотрудницу, ученицу, талантливого автора детских пьес. Маршак был в ту пору женат, Габбе — замужем. Вообще личная жизнь Самуила Яковлевича находится за занавесом. Мы о ней ничего не знаем.

Станислав Рассадин в «Книге прощаний» рассказывает: Маршак признавался ему, что в своей жизни любил двух женщин — Надежду Дмитриеву (Черубина де Габриак) и Тамару Габбе. Дмитриеву, по-видимому, в екатеринодарский период, когда они вместе работали с беспризорными детьми. В который раз поражаюсь этой женщине: не слишком красивая, немолодая, не очень талантливая «хромоножка» влюбила в себя Гумилева и Волошина, а потом еще, как выясняется, Маршака…

А жена? Софья Михайловна, по общему признанию, была красавицей, посвятила себя мужу и семье, умерла после войны, не пережив смерти от туберкулеза двадцатилетнего сына Яши. И знаете, когда я писала «посвятила себя мужу и семье», подумалось: любил-то он других — тех, что творили, сочиняли, были сподвижницами в работе. Но личная жизнь Маршака, скорей всего, известная его домашним, на страницы воспоминаний не просочилась.

Не могу не сказать о стихах Маршака, о том, что у него люблю.

Совсем маленькой читала его книжку со смешными эпитафиями, переводами с английского. Запомнила на всю жизнь.

Склонясь у гробового входа, — О смерть, — воскликнула Природа, — Когда удастся мне опятьТакого олуха создать! Или такое чудо: Он умер, потому что был он скуп, Не полечился — денег было жалко, Но если б знал он цену катафалка, Он ожил бы, чтобы нести свой труп!

Маршак, по-моему, с одинаковым блеском воспроизводил английский юмор и шотландскую сентиментальность. Здесь я имею в виду его бесподобные переводы из Бернса, где с такой простотой и искренностью исповедуется женская душа:

Ты меня оставил, Джеми, ты меня оставил, Навсегда оставил, Джеми, навсегда оставил. Ты шутил со мною, милый, ты со мной лукавил, Клялся помнить до могилы, А потом оставил Джеми, а потом оставил.

Как просто, как трогательно, как берет за душу. Воспроизвожу по памяти, если ошибаюсь — прошу прощения. Но вот пишу — и дивлюсь мелодии стиха, его завораживающим повторам, его поразительным внутренним созвучиям…

А вот самое известное, беру только последнюю строфу:

Если кто-то звал кого-тоСквозь густую рожь, И кого-то обнял кто-то — Что с него возьмешь? И какая нам забота, Если у межи. Целовался с кем-то кто-тоВечером во ржи.

Трудно здесь не заметить отголосок некрасовской «Коробушки», с ее «Расступись ты, рожь высокая, Тайну свято сохрани». Сближает здесь Бернса и Некрасова фольклорный источник их поэзии, а поэт-переводчик сумел эту близость уловить. Сколько однако лукавства и веселой игры в этих «кто-то», «кого-то», «с кем-то»… Как удалось переводчику сделать эти стихи шотландскими и одновременно русскими, принадлежащими Бернсу и ему, Маршаку?!

Не проверяла, но трудно поверить, что кто-то из современных поэтов осмелится после Маршака взяться за Бернса! Непредставимо!

С Шекспиром сложнее. Сейчас модно говорить, что Маршак не передал масштаба Шекспира, его шероховатости и непристойности. Непристойности действительно не передал, теперь, когда мы прочитали такие переводы, как например, перевод Анатолия Либермана, как кажется, специально нацелившегося на передачу этой стороны шекспировских сонетов, видно, что у Маршака все гораздо целомудреннее. Не уверена, что исключительно по причине собственной чистоты. Кстати говоря, Маршак всегда был озорником, в детских стихах позволял себе разные словечки — «рожи прохожих» — в Мистере Твистере, которые цензура не пропустила, «на фига» где-то еще, сейчас не вспомню где, но тоже исправленное, по требованию цензуры. Если уж исправляли невинные шалости в детских стихах, то «неприличие» в стихах для взрослых, конечно, не пропускали.

Корней Чуковский

Шекспир у Маршака на редкость гармоничен, эти стихи написаны так, что каждое их слово можно выбивать на камне. Отнюдь не Шекспир-балагур, а мудрый и прошедший через испытания мыслитель. И разве в этих поразительных стихах не гигантский масштаб личности?

Когда меня отправят под арест — Без выкупа, залога и отсрочки, Не глыба камня, не могильный крест — Мне памятником будут эти строчки.

Ни убавить, ни прибавить.