Время нас подождёт

А я уже сейчас на него обижаюсь и не хочу его принять, и вообще всячески себе доказываю, что или он, или я… Или не только себе? Или Наташе тоже?! Доказываю, что бросят они меня из-за него, и поэтому хожу обиженным на всех сразу… Хотя с чего я взял?

Может, и не бросят…

Опять увидел дневник.

Нет. Сейчас вернётся Юра, прочтёт эту запись, и — всё.

Он и так в последнее время какой-то грустный ходит, и почти не улыбается. Даже со мной иногда как-то не так разговаривает, или мне кажется?! Вчера я показал ему в интернете забавную фотку, а он только рассеянно кивнул…

Но он же в школу меня провожает! И гулять со мной ходит, и объясняет всё, о чём я спрошу…

Да ну, это пока… Это он про сегодняшнее не узнал, и про Наташу…

«Любовь не раздражается…» Значит, ни Наташу, ни бабушку, ни Юру я не люблю…

«Любовь не радуется неправде, а сорадуется истине…»

«Любовь никогда не перестаёт…» Вот сейчас и посмотрим, любит меня Юра или нет.

Мне было так горько, будто я поссорился с Богом. А разве я с Ним дружил?

Хотел подружиться.

А сейчас — уже и думать об этом тяжело. Это и есть грех?

Скрипнула дверь. Стало светло. Я зажмурился и услышал голос — молодой, звонкий, приятный голос, и мне на сердце тепло так стало от этого знакомого голоса, и горько.

— Чего сидим в темноте?

Я не повернулся, хотя прекрасно знал, что этот голос принадлежал Юре.

— Та-ак… — Юра наклонился ко мне, и я встретился с его глазами — улыбающимися, смелыми и чуть-чуть грустными, а ещё настороженными. Видать, Наташка ему всё рассказала. — Ну рассказывай, Миша, что натворил.

Я уставился в тетрадь, где всё ещё стояло только сегодняшнее число и надпись: «домашняя работа».

— Миша… — тихо позвал он.

— Не буду я делать этот тупой русский! И не надо мне помогать его делать!

— Ну и не делай, — спокойно сказал Юра. — Не хочешь — не надо.

— И вообще ничего не буду делать! Пошло всё лесом! И не заставляй меня!

— Не буду. Что ты хочешь?

Ну и ладно. Всё.

— Открой дневник! — не выдержал я.

Юра выпрямился, взял дневник со стола. Сел на диван, зашелестел страницами. Я уставился в учебник на выделенный суффикс «ться». Замер, каждой клеточкой стараясь почувствовать, как там, за моей спиной, Юра отреагирует на запись. Услышал, как он очень тихо вздохнул.

— Сдай ты меня уже обратно в детский дом! — крикнул я резко и испугался.

Тихо, очень тихо тикали стрелки на Юриных часах. За окном кто-то прошёл по свежему снегу — чуть слышным эхом донёсся до нас этот скрип, от которого в хорошем настроении хочется выбежать гулять. За стенкой, кажется у соседей, надрывно вибрировал мобильник.

Я не выдержал и оглянулся на Юру. Он сидел на диване, открыв мой дневник на этой самой странице, где сердитым размашистым почерком светилось красное — «Поведение неудовлетворительное. Курит на территории школы! Без отца на уроки не приходить!». Почти сразу он повернул голову в ответ на мой взгляд.

Ни упрёка. Ни тени злости. Может быть, немножко сочувствия. А ещё — он смотрел на меня так, как в первый день нашего знакомства — пристально, как врач.

— А ты хочешь? — нарушил он тишину.

Сколько раз я уже проигрывал внутри себя этот диалог! Вот я встаю, одеваюсь…

«Нет!» — крикнул во мне кто-то.

«Нет!» — внутри сказал я.

— Да, — выдавил я словно сквозь броню.

Глава 12.

Ломать — не строить.

Признаться честно — Юрка растерялся.

Сам не мог объяснить себе толком, но чувствовал, что за это время он привязался к Мишке. Если не как к сыну — то как к младшему братишке точно. Славка, когда был помладше, да что там говорить — и сейчас — был для него таким младшим другом, за которого переживаешь, как за своего родного брата, так это — Славка, мальчишка — которого он знает уже несколько лет! Когда они впервые познакомились, он был младше Миши, отзывчивый малыш, добрый. А тут — парень, который с детства путешествует по детским домам, порою — колючий, замкнутый, но такой же беззащитный и простой.

Он иногда посмотрит так — открыто, дерзко даже и — просто. Беззлобно. Может даже что-то резкое сказать, но это скорее по привычке, потому что не знает он, что это грубость! А вот сядет рядом, спросит что-нибудь, и — будто сто лет знаешь этого мальчишку, и хочется его обнять покрепче, как сына.

Но — не получалось. Словно была между ними тонкая граница, стенка что ли? Юрка надеялся со временем эту стенку растопить.

А оно вот как получилось.

Он сказал первое, что пришло в голову, после того, как растерянность прошла. Отложил время до завтра, но завтра-то что будет?!

Не пускать его детский дом? В конце концов, он его усыновил… Ладно, почти усыновил.

Но ведь Миша ясно ответил, что он туда хочет. И не получится ли, что оставляя его после этих слов, он навязывает себя?

А отвести его обратно — значит предать.

Тогда — как быть?

Если Миша обманул его — то зачем?!

Эх, Юрка, Юрка, как же легко тебе жилось в студенческие годы, а ты ещё жаловался, что не успеваешь выспаться и передохнуть! Теперь с каждым годом кажется, что жизнь становится запутаннее и сложнее, или это просто ты взрослеешь?.. Или глупеешь? Или совесть у тебя запуталась?!