Время нас подождёт

— Миш, утро вечера мудренее. Завтра, если ты хочешь, пойдём, только при одном условии, если ты честно ответишь мне на один вопрос. Только завтра. А сейчас — расскажи, что у вас в школе произошло.

Но я ничего не мог рассказать. И так же молчал, как в учительской.

Потом я лёг спать. Нет, сначала я долго плескался в ванной — в последний раз. Там ведь нет ванной, и не будет.

Неужели он меня и вправду отведёт завтра обратно?!

Ну, я ведь сам напросился. Я соврал. Зачем я это сделал?! Я не хочу в детский дом…

Может быть, ночью, пока все спят — убежать куда-нибудь?

Каша была у меня в голове, мысли путались, крутились, я плюхнулся в постель — носом к стенке, почувствовал, как в ноги прыгнул и заурчал кот, и — провалился в сон. Если это можно назвать сном.

Мне приснилась какая-то тёмная комната, вроде нашей детдомовской кладовки с матами, там Перец и наши «хулиганы», с которыми я сегодня стоял и Колька — а его-то за что? — и я понимаю, что сейчас мы будет драться, а места мало — не развернуться, и душно и нечем дышать… И вот Перец меня ударил в грудь, так больно, я падаю и понимаю, что сейчас мне наступит конец, на помощь никто не придёт, и зову на помощь, а у меня не получается крикнуть ни слова… А потом я словно увидел икону, которая была в храме, и Богородица там совсем как живая, и я прошу её: «Помоги!»… Всё исчезло, и наступила темнота, и боль тоже куда-то прошла…

Кажется, где-то в этой темноте я увидел Юру. Было жарко, как в печке, я не понимал, сплю я или нет, и где нахожусь, но мне казалось, что я слышу, как он шепчет:

— Бедняга… Потерпи, Мишка…

Словно сквозь туман я чувствовал его руку, и мне становилось чуть легче.

Потом снова меня накрыла темнота, но было уже не так жарко. И мне приснился другой сон, спокойный и ласковый.

Поле, цветы, лето — синее, солнечное, и мы идём — я и моя мама, и она мне рассказывает, как они с папой познакомились, как потом он сделал ей предложение. И как я у неё в животе жил и толкался, и спать ночью не давал, и говорит, что не надо обижать Наташу, потому что у неё тоже маленький. А я слушаю её вполуха и думаю — вот же рядом она, мама, и так она близко, словно это не сон, я иду и радуюсь, что нашёл её, что на самом деле она не умерла!.. А от цветов так пахнет вкусно, и бабочки разные над нами кружатся, и ветерок такой свежий — чуть дует, что не жарко. Да точно не сон, а настоящее лето вокруг! А за полем — озеро, чистое-чистое; вдали — белое, вблизи — прозрачное, волны маленькие, а подойдёшь поближе — песчинки можно пересчитать! Мне захотелось искупаться, а мама мне говорит: «Нельзя сыночек, ты болеешь, вот выздоровеешь и будешь купаться…Потерпи, сынок…» — «Как болею, ты что, не видишь, мама — я здоров! И вообще лето, мамочка!» — счастливо кричу я ей, и сон вдруг медленно тает, как облака…

Когда я открыл глаза, то долго не мог понять — какое время года, и где я. Заметил, что в комнате совсем светло, день или утро — неясно… Ой, так я же в школу опоздаю!.. Я захотел вскочить и понял, что голова от подушки у меня не отрывается, а в груди словно застрял колючий шарик. Тогда я осмотрелся и увидел Юру.

Он сидел, откинувшись на спинку компьютерного кресла, и спал. Какой-то он был лохматый и осунувшийся, будто всю ночь провёл за компьютером. И спал так безмятежно, подперев рукой голову, чуть приоткрыв рот, что мне даже где-то в самой глубине души захотелось его разбудить, но это желание лишь на секунду появилось и исчезло, а мне вдруг стало его жалко. Я лежал тихо и не шевелился, и размышлял — почему он здесь сидит, а не спит на кровати, — что случилось? Может, с Наташей чего?!

Поднял глаза на окно — ими почему-то было ужасно больно двигать — и увидел, что снег не идёт, ветки дерева белые, и небо — как молоко, — должно быть, метель недавно закончилась. В комнате стоял полумрак, на улице чирикала какая-то птица, отрывисто и звонко. Рядом с моим диваном я увидел табуретку с какими-то пузырьками и чашками…

Так, что же случилось?

У меня долго не получалось вспомнить — мысли были вязкими, как кисель, и мешала дышать эта боль в груди, и все мысли заполнял мой сон: словно наяву я слышал мамин голос — живой, звонкий, как колокольчик, на Наташкин похож…

Потом я вспомнил другой сон, страшный. Перец, ночная драка, Колька… Детский дом…

Детский дом!

Я чуть не подскочил на кровати! Вчера я сказал Юрке, что я хочу туда вернуться, и он ответил… Что он ответил? Что утром, утром… Не надо!

Пружина в диване предательски скрипнула подо мной, Юра проснулся. Поморгал, увидел меня, улыбнулся краешками губ. А глаза у него были какие-то большие и тёмные-тёмные — не разглядишь в них ничего, кроме какой-то неземной усталости.

— Мишка… Как ты?

— Не знаю… — пробормотал я немного сипло. — Юра, кажется, я в школу опоздал…

— В какую школу?! Ты хоть знаешь, какой сегодня день?

— П-пятница… Нет?!

— Воскресенье.

Э-э… Ого! Куда подевались пятница и суббота?

— Я уж думал, что придётся собираться в больницу… Приезжал врач, сказал — бронхит. А эти дни ты лежал с температурой… Мишка ты Мишка… Как ты?

— Юра… Почему ты со мной так возишься?