В общем, полночи проболтали мы с ним, и теперь я уютно позёвывал в хорошо прогретой машине. Мотор ровно гудел, и мне казалось, то он поёт какую-то новогоднюю задумчивую песню; хлопья залепляли стекло, и дворники без остановки двигались туда-сюда. Я смотрел в мокрое запотевшее окошко, и всё вспоминал вчерашних ребят, и как же мне хотелось снова оказаться в той весёлой компании и не уезжать из этого города! И в то же время хорошо было оттого, что мы возвращаемся домой.
Внезапно вспомнил и вчерашний разговор на снежной аллейке и — загрустил. Вернулась ко мне вчерашняя тревога, захотелось обо всём расспросить Юру, а с чего начать я не знал. Помолчал, собираясь с духом, и, поглядывая на Юру, нерешительно спросил:
— Юр… А ты когда за того человека ночью заступался, то боялся?
— Какого человека, Миш?
— Ну, когда в тебя стреляли потом.
— Боялся не успеть, — хмуро сказал Юра. — А кто тебе всё это рассказал?
— Да никто мне ничего не рассказывал, я сам услышал. Славка с Ильёй вчера говорили, вот я и услышал… Юр, а ты потом как, говорил в полиции про этого бандита?
— Не успел… — Юра глянул на меня в зеркало пристально и чуть виновато, — Сперва не хотел рассказывать, а потом его уже нашли без меня.
— А он где сейчас? — спросил я и почувствовал, как у меня почему-то замирает сердце.
— Был в тюрьме, сейчас не знаю.
— А ты его не боишься?
— Нет.
Дальше начался настоящий буран: снег пошёл совсем стеной, на дороге была каша. Я заметил, что Юре нелегко стало вести машину — наш «жигулёнок» плохо слушался, и временами мотор начинал взрёвывать, как бык в чистом поле, а Юра начинал хмуриться. Вернее, он не хмурился, а чуть напрягал брови и сжимал губы, так что их краешки становились прямыми. Я молчал, решив ему не мешать, и только когда дорога стала немного свободнее, а буран поутих — задал вопрос, который волновал меня не меньше всех остальных.
— Юр, а если бы пришлось, то как… Как ты думаешь? Ладно, когда в школе перед учителями, а когда вот так — знаешь, что он бандит, и если ты не скажешь — то может ещё другим людям навредить, то как тогда быть?
— Я думаю, Миш, что по совести.
Глава 21.
Возвращение домой.
Всё-таки как же здорово путешествовать в автомобиле! Обратно мы возвращались дольше, чем в гости к Денису, а мне хотелось, чтоб дорога подольше не кончалась. Скорость, мокрая дорога, заснеженный лес — где высокие деревья подтянутые, стройные, наряженные в белые одежды, а сугробы — гладкие, нетронутые. Мчится эта дорога, вьётся тоненькой змейкой среди белых полей, а впереди, на горизонте земля сливается с небом, и расстилаются перед тобою бескрайние дали. А машина гудит и поёт нехитрую песню дороги, и эхом отзывается эта песня внутри меня.
Где-то в середине пути Юра глянул на меня и предложтл:
— Что-то я устал маленько. Сейчас бы чаю горячего, ты как?
— Я — за, только где его взять? Надя нам только блинов положила.
— О! Блины — это здорово! Там впереди есть хорошее кафе, там и перекусим.
И мы остановились на заправочной станции, где в туалетах были автоматические краны, которые сами включались и такие сушилки, куда суешь руки, и они высушиваются за несколько секунд; а в кафе варили очень вкусный горячий шоколад. Мы (точнее, я, потому как Юра взял себе чай) пили его вместе с блинчиками. Вкусно, хорошо, но мне хотелось поскорее сесть в машину и ехать дальше, а вот Юрка не торопился, и к тому же ему начали названивать какие-то люди и поздравлять с наступающим Новым годом. Один звонок, другой, третий, — я не выдержал и проворчал:
— Новый год, Новый год, а у нас ёлка не наряжена.
— Успеем нарядить, — отмахнулся было он, но, поймав мой взгляд, примирительно сказал. — Ну ладно-ладно, едем!
И мы продолжили наш путь.
К счастью, пока мы отдыхали в кафе, метель почти утихла, дорога впереди была свободной, и ехать стало легче. А мне было неспокойно — ведь через две недели Юра уедет, и я останусь один с Наташей, да дело даже не в этом…
— Юра… Ты это… не сердись на меня за телефон, что я его украл…
— Я не сержусь. Ты ж его вернул… А так я рад, что мы встретились.
И правда, а я и не подумал даже… Я завозился.
— Юр… А что за вопрос ты мне хотел тогда задать?
— Когда?
— Ну…когда я тебе сказал, чтоб ты сдал меня в детский дом.
— А… Ой! Миш, — Юра обернулся ко мне. — Ты меня прости! Я тогда растерялся и не знал, что тебе сказать. Наплел какой-то чепухи…
От удивления, я не сразу нашёлся, что ответить. Он ещё передо мной извиняется, да так легко и спокойно, будто я его не обижал. Я шмыгнул носом и виновато повторил:
— А что за вопрос-то?
— Правду ты сказал или нет.
— Нет! — выдохнул я и почувствовал, будто перешагнул через глубокую яму. Пробормотал… — Это я сдуру.
— Бывает… Только вот как понять, когда тебе верить?
Я надулся. Поглядел на заляпанное снегом боковое стекло. Помолчал, потом вздохнул:
— Я думал, что ты мне веришь.
— Верю.
— И что я просто стоял с ребятами, а не курил — тоже веришь?
Юра обернулся. Я увидел его глаза — тёмные, серьёзные, внимательные. Обычно они смеются, сейчас — молчали.
«Я и сам тогда запутался!» — сказал я его глазам.