Время, назад

Ствол перестал подниматься. Винтовка медленно, как во сне, упала из рук охранника, а сам охранник грузно осел на пол, медленно двигая руками, словно от кого-то отбиваясь. Галлюцинации.

Пары ЛСД, подобно дыму, быстро заполнили весь коридор. Себастьян шел сквозь эту дымку среди людей, совсем его не замечавших, а медленно, бессмысленно копошившихся, и открывал дверь за дверью. В большинстве кабинетов какие-то люди что-то делали; раз за разом он видел знаки различия Совета искоренителей — все, что угодно, кроме Лотты.

Новый кабинет. Там сидит субтильная старушка, чьи знаки различия явно говорят о ее высоком положении в иерархии искоров. Себастьян остановился. Старушка его заметила, ее глаза стали расширяться.

— Где, — спросил Себастьян, стараясь говорить как можно медленнее, — находится — миссис — Гермес? На — каком — этаже?

Он стал угрожающе на нее надвигаться.

Но пары ЛСД из распахнутой двери уже успели ее достигнуть; старушка бессильно обвисла в кресле, ее лицо выражало благоговейный ужас. Себастьян наклонился, грубо схватил ее за плечо и повторил свой вопрос.

— В — самом — низу. В — полуподвале, — мучительно медленно проговорила старушка и окончательно ушла в свой собственный мир ярких цветных видений.

Себастьян ее выпустил и бросился к двери.

В коридоре все те же люди со все теми же синими повязками. Но каждый из этих людей находился в своей персональной вселенной. Они не видели друг друга и, уж конечно, не видели Себастьяна. Поэтому он без помех добежал до лифта и нажал кнопку вызова. После нестерпимо долгой задержки двери лифта стали раскрываться.

В лифте были охранники. С оружием. Много. И все они были в противогазах. Они удивленно глазели, как он нереально быстро — нереально при их временном темпе — отскочил в сторону. Один из них, немного помешкав, выстрелил из пистолета. Выстрелил и не попал. Но, в общем-то, они уже были способны стрелять в его направлении. А ЛСД и вообще не была для них помехой.

«Лотту мне не найти, — осознал Себастьян. — Мне не попасть в лифт, там же полно охранников. Рэй Робертс был совершенно прав: нужно было вытащить оттуда Анарха и не думать о Лотте. „Мертвец пребудет, — подумал он саркастически, — а живой умрет. И музыка сокрушит небосвод“[35]. Вот и я сокрушен, — сказал он себе. — Они меня сделали. Я никого отсюда не вывел, в отличие от Джона Тинбейна. Хотя бы на время. Все могло бы повернуться иначе, не нарвись я на эту Энн Фишер».

От вколотого препарата его, хотя и не сразу, охватило странное чувство безвременья. Почти ощущение бессмертия. Но только без мощи, без божественной силы; он ощущал себя слабым, усталым и не имел уже никаких надежд. «Так что, — думал он, — эта Энн Фишер получит все, что она хотела. Все ее предсказания сбудутся, одно за другим; я — их самая последняя часть — и тоже последую за Джо Тинбейном, за Анархом и Лоттой.

Я все испоганил, — думал он. — В какие-то минуты. Будь тут сейчас Джо Тинбейн, все получилось бы иначе; я знаю, все было бы иначе».

Себастьян не мог об этом не думать; сознание собственной никчемности буквально его ошеломляло. Он и Джо. Все его неумение и ловкость Джо.

«И ведь все равно, — подумал он, теряя всякую надежду, — они его убили. Джо убит! То же самое будет и со мной. Чуть раньше или чуть попозже.

Может, — думал он, — у нас бы что и получилось, если бы вдвоем, Джо и я. Ведь и он, и я ее любим. А так, поодиночке, мы неизбежно гибнем. Так просто ничего не может получиться. Послушай он мое предупреждение, позвони мне тогда из мотеля…

Я старый и бессильный, — думалось ему с отчаяния. — Нужно было просто оставить меня в могиле. Они выкопали полное ничтожество. Даже хуже, чем пустое место: во мне навсегда останется смертельный холод могилы; мне не отмыться от гробовой плесени, она портит все, что бы я ни делал. Мне кажется, я снова умираю. А вернее, так и остался мертвым.

Убьют меня — не убьют, совершенно не важно, ведь это меня ровно никак не изменит. А вот Лотта — она другая, и Тинбейн был другой. Но может, если я даже не смогу отсюда выбраться, не смогу никого спасти, в том числе самого себя, — может, я все же убью Энн Фишер. И это будет уже кое-что. В расплату за Джо Тинбейна».

Глава семнадцатая

А как можем мы измерять настоящее, когда оно не имеет длительности? Оно измеряется, следовательно, пока проходит; когда оно прошло, его не измерить: не будет того, что можно измерить.

Блаженный Августин. «Исповедь»