«Время, назад!» и другие невероятные рассказы

Оуэн опустил взгляд на стиснутые в ладони часы с голубой эмалью; те равнодушно таращились на него и уверяли, что сейчас десять вечера. Он потряс часы и снова попробовал перевести минутную стрелку, гадая, почему она застряла. Стрелка поддалась, но лишь секунд на пятнадцать, и с единственным результатом: в библиотеке снова стало темно, а «Скифская сюита» откатилась на десяток тактов.

Терпеливый Оуэн вновь включил флуоресцентную лампу.

— Значит, предел — десять вечера, — пробормотал он, задумчиво глядя на часы. — Но почему?

И тут вспомнились слова доктора Крафта, прозвучавшие за вторым из утренних завтраков, а теперь выплывшие из бесконечных далей сознания. «Кстати говоря, — сказал тогда доктор, — их якорь тоже меня заинтриговал. Да-да, теперь вспоминаю, что он раскачивался туда-сюда, словно маятник. Разумеется, его амплитуда не могла составлять больше двенадцати часов».

— Якорь? — пробормотал Оуэн и снова потряс часы. — То есть вы — тот самый якорь? Маятник? Тогда, наверное, двенадцать часов — это ваш предел.

Из окна потянуло сквозняком. Дрожа от холода, Питер оглядел разоренную библиотеку. Он не понимал, что делать. Предотвратить кражу можно было, лишь отправившись дальше в прошлое, но часы то ли не могли, то ли не желали способствовать Оуэну в таком путешествии. Кроме того, если Питера найдут в библиотеке, дядя Эдмунд не преминет потребовать его ареста за воровство.

Он неуверенно теребил колесико, управляющее стрелками часов. До нынешнего момента у него не было времени на опыты. Что, если перевести часы вперед? Прыгнет ли он в будущее, окажется ли в завтрашнем утре? Способны ли эти часы не только стирать написанное, но и заполнять время множеством пробелов?

Нет. Он перевел стрелку вперед — безрезультатно. В разбитое окно по-прежнему хлестал дождь. Музыка Прокофьева не пропустила ни единого такта. Воры могли бы разбить окно даже в самую тихую погоду и их никто не услышал бы, подумал Оуэн и с мрачным видом покинул комнату.

Утративший последние надежды, он поднялся к себе в спальню. Интересно, что он там увидит?

На тумбочке рядом со свежезастеленной кроватью стояло… А ничего не стояло. Даже бокала с пивом и того не было, что вполне естественно, поскольку доктор Крафт явился к Оуэну примерно без двадцати одиннадцать. Прошлой ночью. Прошлой или нынешней?

— Ответ на этот вопрос, — сказал себе Оуэн, — лучше поискать в трактате Данна «Эксперимент со временем». Если для измерения времени номер один требуется время номер два, придется изобретать целую терминологию, описывающую то, чем я сейчас занимаюсь.

Вспышка молнии высветила силуэт рецидивирующего кипариса: тот героически возвышался на прежнем месте, на самом краю обрыва.

— Купрессус редививус, — простонал Оуэн, — кипарис оживший. О нет! Что, опять?

Он взглянул на черное небо над кипарисом, словно ожидал увидеть парящую в нем шхуну, похожую на деревянный башмак, и озабоченно подумал: ведь не может такого быть, чтобы один и тот же сон приснился троим разным людям по чистому совпадению. А сон действительно был один и тот же.

5. …И терпение повременить

Питер обескураженно водил взглядом по комнате. Что дальше? Назад, по всей видимости, дороги нет. Остается лишь двигаться вперед, причем самым тривиальным способом, проживая минуту за минутой. То есть Оуэну предстоит снова пережить эту ночь, уснуть (интересно, приснится ли ему прежний сон?), спуститься к завтраку, открыть дверь Игану, выслушать мстительный разговор дяди со студией «Метро» и смириться с окончательной утратой «Леди Пантагрюэль».

Должно ли все произойти в точности как раньше, или прошлое можно изменить? Ну разумеется, можно! Оуэн уже менял его, ведь изначально его не было в библиотеке в десять вечера. Но если смотреть в корень вещей, является ли прошлое переменной величиной? Ведь Оуэн так и не сумел предотвратить столкновение дяди Эдмунда с шефом Иганом.

Полыхнула молния, и обреченный кипарис буйно всплеснул ветвями над краем обрыва. Через десять минут (Оуэн бросил взгляд на часы) несчастное дерево снова канет в Лету. А минут примерно через восемь доктор Крафт войдет в спальню с бокалом пива и расспросами насчет Максля.

Да, он-то Питеру и нужен, ведь если кто и может объяснить, что происходит, то один лишь доктор Крафт. Он даже способен помочь с поисками выхода из положения, вот только, вздохнул Оуэн, если все ему рассказать, он не поверит. Прошлой — или нынешней? — ночью Оуэн пробовал завладеть его вниманием, представить ему доказательства своих слов, но это было невозможно, поскольку из памяти доктора Крафта стирались все необходимые воспоминания.

— Бестолковая вещица, — сказал Оуэн, обращаясь к часам, затем снова потряс их и вспомнил, что в подобный момент Болванщик действовал точно так же.