«Время, назад!» и другие невероятные рассказы

— Не увлекайся. — Морган лениво выпустил колечко дыма. — Проверим прописанные препараты. Может быть, мы ошиблись с дозировкой какого-нибудь. Ты же знаешь, как это может повлиять на костную ткань. В любом случае вреда никакого нет. Он в хорошем физическом состоянии и чувствует себя все лучше. У него ясный рассудок. Билл, я сейчас больше о тебе беспокоюсь, чем о нем.

— Обо мне?

— Да. Ты кое-что сказал, прежде чем мы пошли наверх. Что-то про Фауста. Помнишь? Ну, что у тебя на уме?

— Я не помню. — Билл виновато посмотрел на него.

— Ты говорил что-то о морали. Ты, кажется, думаешь, что нам последует наказание сверху, если наши побуждения окажутся недостаточно чисты. Ну, так?

Билл защищался, хотя слова выбирал другие.

— Не стоит насмехаться над традицией только потому, что это нынче модно. Ты меня убедил, что старички знали больше, чем сообщили нам. Помнишь, как алхимики писали свои формулы секретным кодом, чтобы они звучали, словно магические заклинания? «Кровь дракона», например, означала, кажется, серу. Записанные шифром, формулы часто превращались в весьма складные сочинения. А фонтан молодости вовсе не случайно означал воду. Все это было очень символично. Жизнь появилась из воды… — Он помолчал. — Ну хорошо, моральный шифр может иметь такую же прочную основу. Я говорил, что для того, чтобы что-нибудь совершить, нужно затратить силу. Мефистофель ничего не делал — демону сила принадлежит по праву рождения. Это Фаусту надо было тратить энергию. Согласно шифру формулы — свою душу. Все звучит разумно, когда расшифруешь те слова, которыми они пользовались.

Широкие брови Моргана сомкнулись над переносицей.

— Значит, ты думаешь, что кому-то придется заплатить. Кому и чем?

— Откуда мне знать? В конце книги нет глоссария, в котором Марло объяснил бы, что он имел в виду, когда писал «душа». Все, что я могу сказать, — мы успешно повторяем тот самый эксперимент, через который прошел Мефистофель. И Фаусту пришлось заплатить, так или иначе, и мы никогда не узнаем, как именно. Или… — и он поднял испуганный взгляд, — узнаем?

Морган показал зубы и выругался.

— Хорошо, хорошо. То же самое — мы делаем то, что еще никто до нас не делал, кроме… — Билл помолчал. — Погоди-ка. Может, был не один такой эксперимент. Или это просто совпадение?

Морган посмотрел, как Билл беззвучно шевелит губами, и через какое-то время произнес:

— Ты что, ты в своем уме?

— «Отец твой спит на дне морском», — процитировал Билл. — А что? «Он тиною затянут, и станет плоть его песком, кораллом кости станут. Он не исчезнет, будет он лишь в дивной форме воплощен»[62].

Морган фыркнул:

— Забудь и давай по делу. Так что за прецеденты?

— Ну хорошо, представим, что был всего один. Вот тот самый. И нам не помешает воспользоваться всем, чем мы можем, из того, что узнал наш предшественник. Воспользоваться мы можем немногим. Все спрятано в легендах и шифрах. Но одно мы знаем: кем бы ни были в реальной жизни Фауст и Мефистофель и чем бы они ни пользовались, чтобы попасть туда, где мы находимся сейчас, у них были неприятности. Эксперимент вроде удался, до определенного момента, а потом взорвался им в лицо. Согласно легенде, Фауст потерял душу. Что это на самом деле означает, не знаю. Но в нашем эксперименте появляются первые слабые признаки того, что он выходит из-под контроля, и, боюсь, однажды нам станет известно, что этот шифр означает на самом деле. Мне бы не хотелось узнать это за счет моего собственного отца.

— Прости. — Морган погасил свою недокуренную сигарету. — Утешит ли тебя, если я скажу, что ты позволяешь своему воображению уводить тебя слишком далеко? Или ты решил, что Мефистофель — это я?

— Сомневаюсь, что тебе нужна его душа. — Билл усмехнулся. — Но знаешь что, в старые времена ты бы попал в неприятности. В гипнозе слишком много… волшебного. Особенно когда это такой гипноз, который ты предлагаешь Руфусу. — Он заговорил серьезно. — Ты отправляешь его разум куда-то прочь… Что он находит там? Как же выглядит время? Как ощущает себя человек, стоя лицом к лицу с ним?

— Опустим это. Тебе надо побеспокоиться о своем рассудке, а не о Руфусе. С ним-то все в порядке.

— Верно ли, Мефистофель? Ты точно знаешь? Знаешь ли ты, куда отправляется его рассудок, когда ты выманиваешь его по вечерам?

— Откуда мне знать? Никто не знает. Пожалуй, и Руфус не знает, даже во сне. Но мой метод работает. И это самое главное. Времени нет, пока мы его не производим.

— Я знаю, его не существует. Но Руфус его видел. Руфус хорошо его знает. Руфус и Фауст. — Билл поднял голову и посмотрел на фотографию на каминной полке.

Весна в тот год пришла рано. Дожди смыли остатки снега, и длинную кривую улицу за окнами Уэстерфилда начали скрывать распускающиеся зеленые листья. В семейном кругу зима уступила место весне, и впервые в записанной на бумаге истории человечества зима человеческой жизни повернула к его личной невероятной весне.