«Время, назад!» и другие невероятные рассказы

Человеческий мозг — сложный механизм, временами функционирующий не самым идеальным образом. Сознанию Харриса пришлось обработать череду стремительно сменяющих друг друга образов. Сперва — не сказать, что к месту, — воспоминание из детства: на оградку фермы совсем по-человечески облокотилась странная, нескладная, негуманоидная фигура (мгновением позже стало ясно, что это не фигура, а нагромождение ведер и метелок). Глаз увидел грубые очертания живого существа, а внушаемый мозг послушно дополнил картину. То же случилось и теперь, рядом с Дейрдре.

При первом взгляде — шок, сомнение и недоверчивый внутренний шепот: «Это Дейрдре! Она совсем не изменилась!»

Затем трансформация образа, новый шок. Глаза и мозг заявляют: «Нет, это не человек, а свитый из металла конструкт. Никакая не Дейрдре». И это было хуже всего. Все равно что увидеть во сне друга, которого любил и потерял, а потом проснуться и понять: это лишь душераздирающий образ, и его никак не воскресить к жизни. Дейрдре больше нет. В цветастом кресле громоздится механическое чудище.

Но затем механизм шевельнулся — изящно, плавно, до боли знакомо, — принял грациозную позу, и очаровательный хрипловатый голос произнес:

— Это я, мой милый Джон. Видишь, это на самом деле я.

Да, это была она.

Метаморфоза третья и последняя: иллюзия вошла в равновесие, обрела реальные черты и воплотилась в Дейрдре.

Чувствуя себя так, словно в теле разом растворились все кости и мышцы, Харрис безвольно осел в кресло. Он смотрел на Дейрдре, утратив дар речи, ни о чем не думал и не пытался подыскать рациональное объяснение увиденному, лишь дал волю органам чувств, чтобы те впитали образ Дейрдре.

От нее по-прежнему исходило золотистое сияние: ей оставили умение дарить теплый свет, коим некогда лучились шелковистые волосы и абрикосовых оттенков кожа. Но творцам нового тела достало чувства меры, и они не зашли слишком далеко. Не рискнули вылепить восковую фигуру прежней Дейрдре. (И в тот же миг внутри все оборвется. Прекрасней женщины и не было, и нет…)

У нее не было лица. Вместо головы — образчик тактичности скульптора, гладкий овоид с чем-то… чем-то вроде маски в форме полумесяца — там, где расположились бы глаза, в которых нынешняя Дейрдре, по всей видимости, не нуждалась. Узкий полумесяц рожками вверх. Маска похожа на мутный кристалл, наполненный полупрозрачным веществом аквамаринового цвета — цвета погибших глаз Дейрдре; ведь теперь у нее нет глаз, теперь она обречена смотреть на мир сквозь маску, ставшую зеркалом ее души.

Других черт у нее не было. И правильно, подумал Харрис, что ей не сделали лицо. Подсознательно он страшился увидеть лицо марионетки, скрипучую образину с жалкой пародией на человеческую мимику. Наверное, у Дейрдре все же имелись глаза, причем на прежних местах, дабы имитировать стереоскопическое зрение, свойственное сгоревшей актрисе, но Харрис рад был, что не видит искусственных глазниц, инкрустированных хрустальными шариками. Пожалуй, маска — самое удачное решение.

Странно, но он ни разу не вообразил, как покоится в металле обнаженный мозг. Маска в достаточной мере символизировала женщину, сокрытую в этой оболочке. Загадочная маска — не понять, то ли Дейрдре изучает твою реакцию, то ли ушла в себя и рассеянно смотрит в пустоту. Маске не хватало мимических вариаций, что озаряли невероятно подвижное лицо Дейрдре — пожалуй, самое живое лицо на свете. Но глаза, даже человеческие глаза, загадочны сами по себе. Они лишены выражения, если не считать движений век, и мерцающая в них жизнь — лишь отблеск мимики. Разговаривая с другом, мы машинально ловим глазами его взгляд, но если собеседник говорит с нами лежа, запрокинув голову, мы столь же машинально смотрим на его губы; наш взгляд разрывается между губами и глазами, нервно мечется от одного к другому, ведь губы и глаза поменялись местами, то есть зеркало души для нас — не столько органы зрения, сколько их расположение на лице. Маска Дейрдре находилась на должном месте, и легко было представить, что под ней скрываются глаза.

Когда схлынул шквал первого шока, Харрис увидел, что безволосому золотистому черепу Дейрдре придали на редкость красивую форму. Голова грациозно повернулась на металлической шее, и Харрис разглядел деликатно намеченные скульптором линии скул, придающие пространству под маской тонкий намек на человеческое лицо, — лишь намек, чтобы зритель мог уловить поворот головы, чтобы бесстрастный золотой шлем обрел ракурс и перспективу, чтобы свет, скользя по гладкому золотому яйцу, встречал на пути хоть какое-то препятствие. Сам Бранкузи не создавал столь утонченного и одновременно простого шедевра.

Разумеется, лицо было напрочь лишено любой экспрессии. Былая живость растворилась в дыму театрального пожара вместе с очаровательными, подвижными, лучистыми чертами прежней Дейрдре.