— Видишь, как просто? Немного магии нашего гения-профессора, и я как новенькая! Для начала он модифицировал старый добрый «Водор». Ты наверняка слыхал об этом устройстве. В изначальном виде оно работает весьма неуклюже: разбивает речь на базовые звуки и собирает их в заданную с клавиатуры последовательность. Поначалу, как помню, я заикалась и шепелявила, но мы добились нужной гибкости диапазона, и теперь мой голос ничем не хуже человеческого. Мне остается лишь… скажем, мысленно наигрывать на клавиатуре звукового блока. Вроде так он называется. Конечно, эта задача сложнее, чем кажется, но я научилась решать ее не задумываясь, машинально; управляю голосом с помощью слуха, только и всего. Будь ты здесь, на моем месте, после должной практики твой голос рождался бы от таких же устройств: клавиатуры и диафрагмы. И это был бы именно твой голос, а не мой. Все дело в командах, которые мозг посылал живому телу, а теперь отдает механизму, в импульсах, при необходимости повышающих напряжение то тут, то там.
Она неопределенно обвела руками заключенное в кольчугу тело. Какое-то время молча смотрела в окно. Затем подошла к камину и опустилась в цветастое кресло. Маска повернулась к Харрису, и тот почувствовал, что Дейрдре испытующе смотрит на него из-за аквамаринового марева.
— Странно, — заговорила она, — ощущать себя в этом… этом… вместо родного тела. Но не настолько странно, как могло бы показаться. Я много думала — у меня предостаточно времени для размышлений — и начала понимать, сколь могучей силой является человеческое эго. Не рискну сказать, что оно накладывает мистический отпечаток на механизм, но эго тем не менее обладает сверхъестественными свойствами, передает их неодушевленным предметам, и у них появляется собственная личность. Например, у человеческого жилища. Я не раз такое замечала. Даже у пустой комнаты. С другими вещами происходит то же самое — особенно если от них зависит человеческая жизнь. У всякого корабля, к примеру, есть собственный характер. И у самолета. Во время войны то и дело рассказывают, как самолет, несмотря на критические повреждения, доставил экипаж домой. Даже у ручного оружия появляется собственное «я». Люди, чья жизнь зависит от этих предметов, именуют их существительными женского рода: «лодка», «машина», «пушка». Такое чувство, что сложный механизм с подвижными деталями — симулякр жизни, что он обретает душу по воле управляющих им людей. Нет, не душу, конечно, но характер. Личность… Ну, не знаю. Быть может, механизм впитывает электроимпульсы управляющего мозга. Особенно в моменты стресса.
Что ж, спустя некоторое время я обнаружила, что мое новое тело способно откликаться — как минимум не хуже корабля или самолета — и отклик этих «мускулов» никак не связан с управляющими импульсами мозга. Я верю, что человек способен сродниться с механизмом, ибо любой механизм зарождается в сознании — ментальное зачатие, беременность и разрешение от бремени, — а появившись на свет, откликается на повеления родительского ума. И всех умов, понимающих его и знающих, как им управлять. — Она беспокойно шевельнулась и провела гибкой рукой по металлическому бедру, разглаживая кольчужное плетение. — В общем, это я. В металлическом обличье. И чем дольше я в этом теле, тем сильнее сживаюсь с ним. Это мой дом, это машина, от которой зависит моя жизнь, но наша связь гораздо теснее, гораздо интимнее, чем связь любого человека с жилищем или автомобилем. Иногда я спрашиваю себя: не забуду ли со временем, каково это — жить в человеческом теле? Какое оно на ощупь? Или же звон металла о металл сделается для меня столь родным, что я перестану замечать разницу?
Харрис решил промолчать. Не шевелясь, смотрел в ее пустое лицо. Мгновение спустя Дейрдре продолжила:
— А знаешь, Джон, что лучше всего? — Голос смягчился. (Харрис прекрасно помнил взгляд, сопутствовавший этому доверительному тону, и ему казалось, что с гладкого черепа на него смотрят пронзительно-нежные глаза.) — То, что я не буду жить вечно. Понимаю, звучит мрачновато, но это и правда лучше всего. Видишь ли, когда я поняла… когда пришла в себя, мысль о бессмертии стала для меня худшим кошмаром. Мысль о том, что я буду вечно жить в чужом теле, смотреть, как все вокруг стареют и умирают, и не смогу поставить точку… Но, по словам Мальцера, жизненный цикл мозга остается прежним — разве что теперь можно не волноваться о старческих морщинах, — а когда мозг отслужит свое, тело перестанет существовать. Магнитные мускулы, отвечающие за форму и движение, откажут вместе с ним, и не останется ничего, кроме… груды разъединенных металлических колец. Если тело соберут снова, это буду уже не я. — Помолчав, она добавила: — Мне это нравится, Джон.
Харрис чувствовал, как по его лицу шарит пытливый взгляд из-под маски.