«Время, назад!» и другие невероятные рассказы

Мальцер позвонил ему утром того дня, когда Дейрдре планировала вернуться в город. Выглядел он ужасно. Похоже, вынужденные каникулы не пошли ему на пользу. Лицо его сильнее обычного напоминало голый череп, а в затуманенных линзами глазах горел подозрительный огонек. В остальном же Мальцер, как ни странно, был спокоен: должно быть, принял некое решение, подумал Харрис, но, каким бы оно ни было, руки Мальцера не перестали дрожать, а физиономию то и дело перекашивал нервный тик.

— Приезжайте, — без предисловий сказал Мальцер. — Она будет через полчаса. — И отключился, не дожидаясь ответа.

Когда Харрис явился к нему домой, Мальцер стоял у окна, опершись на подоконник в попытке унять дрожь в руках, и смотрел вниз.

— Мне ее не остановить, — сказал он монотонно и опять без предисловий (Харрису показалось, что последние две недели Мальцер без конца думал об одном и том же и любые слова для него — лишь вокальная интерлюдия в мыслительном марафоне). — Уже пытался, но куда там… Пробовал даже угрожать, но она видит, что я лишь сотрясаю воздух. Остается один лишь выход. — Он бросил на Харриса пустой взгляд из-за толстых линз. — Ладно, проехали. Позже объясню.

— Вы сказали ей то же, что и мне?

— Почти. Упомянул и те ее… переживания. Я же знаю, что творится у нее на душе! Но она все отрицала. И мы оба знали, что она лжет. После выступления ей стало хуже. Тем вечером я увидел ее и сразу понял: она чует неладное, но не желает в этом признаться. — Он пожал плечами. — Что ж…

В тишине едва слышно загудел лифт, спускавшийся с вертолетной площадки на крыше. Оба повернулись к двери.

Дейрдре совсем не изменилась. Как это ни глупо, Харрис сперва удивился, но одернул себя: не забывай, что она никогда не изменится. Пока не умрет. Сам он, быть может, доживет до седых волос и старческого слабоумия, но Дейрдре останется такой, как сейчас, — загадкой, заключенной в сверкающее гибкое тело.

У нее перехватило дух (разумеется, она теперь не дышала, но на слове «здравствуйте» голос ее заметно дрогнул), когда она увидела Мальцера и поняла, сколь стремительно тот деградирует.

— Рада, что вы оба здесь, — произнесла она чуть медленнее обычного. — Погоды стоят прекрасные, и Джерси — просто шик. Я уже забыла, как хорошо бывает летом. Ну а ты как, Мальцер? Отдохнул?

Он не ответил, лишь раздраженно дернул головой, и Дейрдре продолжила весело щебетать на отвлеченные темы, не касаясь ничего важного.

Сегодня Харрис смотрел на нее глазами искушенного зрителя: первый шок канул в прошлое — вместе с выцветшим образом прежней, живой Дейрдре; теперь перед ним металлическая Дейрдре, и отныне мир будет помнить ее лишь в этом образе. Но она не менее очаровательна и даже не менее человечна… пока что. Движения ее — апофеоз гибкости, чудо пластичной грации. (Отныне, понял вдруг Харрис, именно тело станет зеркалом ее души; Дейрдре обречена выражать эмоции движениями конечностей и гибкого окольчуженного торса.)

Но, вслушиваясь в ее интонации, уклончивые ответы, словесные выпады, Харрис отчетливо понимал: что-то не так. Вот о чем говорил Мальцер, вот что чувствовал Харрис в тот день, когда она уехала на дачу. Но сегодня ощущение усилилось; между ними и старой доброй Дейрдре, чей голос по-прежнему звучал в комнате, появилась вуаль отчужденности, и Дейрдре умело скрывала за ней свои страдания. За две недели уединения она что-то о себе узнала, и знание это задело ее до глубины души. Харрис с ужасом думал о сделанных ею открытиях и понимал, что Мальцер оказался прав.

Тот все еще стоял у окна, опираясь на подоконник, обводя невидящим взором бескрайнюю панораму Нью-Йорка, опутанного паутиной мостов, подмигивающего солнечными бликами на стеклах головокружительно высокого Нью-Йорка, уходящего вниз, в синеватые тени асфальтовых джунглей, и слушал легкомысленную болтовню Дейрдре. Наконец подал голос:

— Дейрдре, ты в норме?

Она обворожительно рассмеялась, подплыла к столу, разбрызгивая по комнате отблески солнца, заплутавшего в сладкозвучной кольчуге, и склонилась над сигаретницей:

— Закуришь?

Схватила ловкими пальцами коробку и подбежала к Мальцеру. Тот позволил ей вставить сигарету ему в губы и, сам того не замечая, поднес зажигалку к кончику продолговатого коричневого цилиндра. Вернув сигаретницу на место, Дейрдре проследовала к зеркалу на дальней стене и начала экспериментировать с серией зыбких жестов, вплетая в гладкое стекло тесную вязь бледно-золотых отражений.

— Ну конечно же я в норме, — сказала она.

— Врешь!

Дейрдре не обернулась. Она смотрела на него из зеркала, не переставая двигаться — томно, неуклонно, неумолимо.

— Нет, — ответила она.

Мальцер глубоко затянулся, рывком отворил окно и отшвырнул дымящий окурок в бездну городских улиц.