Время не устает

Несколько лет назад Андрея Дмитриевича выдвинули на соискание Государственной премии в области литературы. Я, как член Совета при Президенте, участвовал в голосовании, даже выступил перед этим, объясняя, что речь идет не только о старейшем русском лирике, но о поэте народном, горячо любимом читателями. Покивали и прокатили.

В последний раз мы виделись с Андреем Дмитриевичем 1 июня на его авторской радиопрограмме «Виражи времени». Поговорили в прямом эфире, как всегда, остро. Когда выходили из студии, его жена и вдохновительница Аня Пугач сказала:

– Молодцы, ребята! Теперь передачу точно закроют… Андрюша, скорее, мы опаздываем!

На высоких ступеньках «Ямы» мы распрощались до юбилея, который Дементьев хотел отметить в Твери. Оказалось, расстались навсегда. Если бы я был начальником Москвы Собяниным или хотя бы его заместителем Печатниковым, то на бульваре возле Литинститута поставил бы памятник поэтам-шестидесятникам: Дементьеву, Соколову, Рождественскому, Рубцову, Ахмадулиной, Евтушенко, Поликарпову, Вознесенскому, Ларисе Васильевой… Пусть стоят рядом все – и тайнописцы, и те, что шли к читательскому сердцу напрямик…

ЛГ, 2018 г.

Поэт святого братства

Когда человеку, с которым ты был знаком и даже дружил (пусть на правах младшего товарища) исполняется 100 лет, остро осознаешь, что медленный ураган времени неумолимо несет тебя за край земной жизни… В июле этого года мы отметили сто лет со дня рождения замечательного русского поэта Юрия Разумовского.

В молодости я часто выступал на литературных вечерах вместе с поэтами-фронтовиками. Меня призывали в их заслуженные ряды, потому что я, как и многие в моем поколении, сочинял стихи о Великой Отечественной, увиденной глазами послевоенного юноши. И вот однажды (уже началась перестройка) со мной рядом на сцене ЦДЛ, если не ошибаюсь, 9 мая оказался в кресле ветеран, которого прежде я не встречал на подобных мероприятиях: подтянутый, лысоватый, на груди – внушительная наградная колодка, на лацкане пиджака – значок «Мастер спорта СССР» – большая редкость по тем временам. Дожидаясь очереди к микрофону, мы разговорились. Фронтовика звали Юрий Разумовский.

– …Он из тех самых Разумовских, из графьев! – услышав наш тихий разговор, вставил известный шутник и поэт Марк Соболь.

– Ну не совсем из тех… – скромно усмехнулся мой новый знакомый. – А вы, Юра, не из тех Поляковых?

– Совсем даже не из тех, – ответил я, поняв, что речь идет о знаменитом предреволюционном меценате Самуиле Полякове, издателе «Аполлона».

Наконец, Егор Исаев, ведущий вечер, объявил поэта Юрия Разумовского, с некоторой иронией добавив, что тот не только участник войны, но еще, видите ли, «спортсмэн». Мой сосед насупился, встал, подошел к микрофону и отлично поставленным голосом, почти как актер, начал читать:

Канцелярскому слову – «участник»
Возражает и слух, и язык.
Это слово звучит, будто «частник», —
Мне милей и родней – «фронтовик».
Я вступил в это братство святое
В самый трудный для Родины год
И впервые познал, чего стою.
И узнал себя в слове «народ»…

Вызывая ревнивое недоумение мэтров цэдээловской сцены, зал бурно аплодировал Разумовскому и долго не отпускал, требуя еще и еще стихов. Он читал снова и снова:

Я не сказал бы, что досталось
Мне больше горя, чем другим,
Но то, что в памяти осталось,
Узлом завязано тугим.
И с каждым годом всё больнее
Мне эту правду сознавать:
Я был во всем отца сильнее,
Я был всегда нежней, чем мать…

Ну а в заключение, отнимая хлеб у юмористов, которые томились, ожидая, когда под конец вечера их выпустят для потехи публики, Разумовский прочитал несколько иронических миниатюр:

Наш язык еще в зачатье
Был замешан грубовато:
Он, как справка без печати,
Недействителен без мата.

Зал устроил поэту такую овацию, что Егор Исаев долго не мог унять аплодисменты, чтобы продолжить вечер.

– Еще, еще! – кричали слушатели.

– Ну, хватит, хватит, друзья мои! – увещевал ведущий, – у нас сегодня не авторский вечер Разумовского. Дайте же выступить и другим!

– А когда у вас будет авторский вечер? – тихо спросил я вернувшегося на свое место поэта, порозовевшего от радости признания.

– Никогда, – был ответ.