Время несбывшихся надежд

Ю. Д.: По-моему, да. Одним из текстов этого диссидентского набора был «Федералист». Текст «Демократия в Америке» Токвиля, по-моему, я прочитал позже, но «Федералиста», кажется, тогда. В общем-то, я годы застоя использовал лучшим образом – для самообразования. Понятно, что после 1991-го года читать что-то такое фундаментальное уже времени было мало. Зато можно было реализовывать себя. Можно было писать, говорить, рассказывать о каком-то своем понимании того, что происходило. Вы говорите, что много было работы, много статей. Ну, так оно было в охотку, потому что была динамика процесса. Потому что действительно возникало новое государство, новая нация, новая демократия. И все это было интересно. И все это было интересно описывать. Плюс к тому, статус независимых журналистов был весьма высок. Если Вы помните, по-моему, где-то в 1994-м или в 1995-м году прозвучала фраза Лукашенко: «Самые мои серьезные оппоненты – это журналисты». Ну, это, знаете, приятно. Хотя тогда с ним, в общем-то, не очень воевали. Это потом уже началась взаимная война на уничтожение. Но, понятно, такая фраза из уст президента, конечно, льстит.

Вам кажется, что тогда с ним не очень воевали? Я перечитывала недавно «Свабоду» БНФ за 1994-й год, номера перед президентскими выборами и сразу после них. По-моему, оскорбительные тексты.

Ю. Д.: Вы знаете, я в «Свабоде» не работал. Я даже сейчас оскорбительные тексты по отношению к нему не пишу. И не потому, что боюсь, а потому, что это не мой стиль. Зачем оскорблять человека? Но если вспомнить 1994–1995-й годы, то знаете, ведь никто не знал, во что оно выльется. Он сам, возможно, этого не знал. И я не исключаю, что не все так было предопределено. У него были другие отношения с журналистами. И у журналистов с ним. Я не буду брать такие боевые органы, как «Свабода», потому что там, кроме политического противостояния, проявлялся еще и, так сказать, культурный clash. А, скажем, «БДГ», газета «Имя», «БГ» – они стебались, они критиковали, но я бы не сказал, что это было с такими уже выпученными глазами и с такой ненавистью. По крайней мере, тогда. Помню, в начале президентства Лукашенко было какое-то зимнее празднество с его участием. Туда пришел фотокор «Свабоды» Сергей Гриц, один из лучших белорусских фотокоров, автор довольно жестоких фотографий. Там было некое угощение, Лукашенко накалывает длинной вилкой блин и подает Грицу: «Ешь, Серега». Тот: «Александр Григорьевич, я ж не могу, работаю, руки заняты». Лукашенко: «Ты работай, а я тебя покормлю». Ну, игра, конечно, но не война на уничтожение. Хотя, конечно, после референдума, с 1996-го года уже пошло все посерьезнее и с двух сторон. Но я думаю, что инициатором была все-таки та сторона, сторона власти. Где-то с 1996-го года началось сначала постепенное обжимание, а потом просто уничтожение.

Если вернуться к периоду 1991–1995-го годов, чем он Вам запомнился больше всего?