Время несбывшихся надежд

Ю. Д.: Знаете, если честно говорить, он запомнился как самый счастливый. Временем, когда можно было в наибольшей степени самореализоваться. Причем я бы сказал, что это совпадение нескольких позитивных факторов. Один фактор – это была динамика процесса, т. е. было о чем писать. Вот если, скажем, брать нынешнюю ситуацию, то можно взять статью 5-летней давности, напечатать ее и она сойдет нормально. Потому что сейчас ситуация очень вязкая, она не развивается, а если и развивается, то в каких-то очень глубоких слоях. Второй момент – наката, серьезного, большого наката со стороны властей не было. Да, были ситуации, я помню, с Сашей Старикевичем был суд, с Ирой Лозовской, которая тогда работала на Белорусскую службу Радио «Свабода», с радиостанцией «Белорусская молодежная», но по сравнению с последующим – это было мягкое поглаживание. Тогда власть по-серьезному не уничтожала прессу. И, Вы это знаете, сразу после перестройки было еще очень большое доверие к журналистам. Журналисты были очень популярны. Все-таки были надежды, что трансформация, которая началась с 1991-го года, будет идти в позитивном направлении. То, что ситуация придет к тому, что есть сейчас, мало кому, наверно, приходило в голову. В 1991–1995-м годах еще было ощущение, что «ветер века – он в наши дует паруса», как писал Твардовский. Конечно, тогда это не ценили. Тогда тоже бурчали, что то не так, это не так, туда не пускают, то не дают делать. Но задним числом думая – это было самое счастливое время. Ну и потом, знаете, мне тогда было 31–35 лет. Это еще и на время попало, и на возраст попало. Я бы тут тоже вспомнил такой интересный момент. До 1989– 1990-го года существовала некая советская иерархия: сначала вы едете в районку работать, из районки поднимаетесь, поднимаетесь и, может быть, к 35–40 годам будете в самой «Советской Белоруссии» работать. Я помню, когда Саша Старикевич (он для меня Саша) начал работать в «Известиях». Ну пацан, без высшего образования… У советских чиновников просто был когнитивный диссонанс. Понимаете?! Им на стол ложится газета, которая была как… как Евангелие десятилетиями. И этот пацан! И что пишет!? И вот та иерархия стала ломаться, и в журналистику стали приходить и математики, типа меня, и филологи, вроде Саши Федуты. Сейчас, по-моему, эта система, эта иерархия снова возникла. И в гос-и негосСМИ. Времени дилетантов и авантюристов, которое было тогда, – его не было до того и его нет уже сейчас.

А если попытаться охарактеризовать журналистику того времени – что происходило тогда? Стали приезжать западные тренеры, учили журналистике. Вы слышали о таких тренингах, участвовали хотя бы в одном?

Ю. Д.: Если честно говорить, нет. Единственный тренинг для меня был – это мои коллеги с Радио «Свобода». Потому что я когда туда пришел – а я Вам уже рассказывал, что пришел я из БНФ, т. е. из политической силы, и потом эта моя полудиссидентская юность, – понятно, все это меня настраивало на определенный стиль. Поэтому первые мои репортажи были выдержаны, скажем так, в таком приподнятом духе. Я помню, по-моему, мой самый первый репортаж на «Свободе» был в марте 1991-го года, когда Горбачев приезжал в Минск. Он выступал в Академии наук, и это был один из его консервативных поворотов. Он говорил, что мы должны сохранить и защитить социализм. Ну и у меня был довольно хлесткий репортаж, где было немного Горбачева, а больше моих собственных эмоций и отношения… И мне мои коллеги стали говорить, что есть некий стандарт западной журналистики. И, в частности, Савик Шустер, который тогда работал на «Свободе» (сейчас он известный украинский журналист), мне говорил: «Знаете, Юрий, вот в США Вы начинаете читать статью о выборах американских, и если Вам с первого абзаца понятно, за кого будет голосовать автор, то такую статью в Штатах просто не будут читать, да и вообще не напечатают». Хотя мое последующее знакомство с американской прессой убедило меня в том, что это неправда, но тот урок был хороший. Потом я помню тоже его bon mot, он говорил, что каждый эпитет – это не найденный факт. В общем, журналисты Радио «Свобода» меня вот так в процессе работы школили. И на меня работало время. Тогда они только начали принимать людей с востока. Они понимали, что там будут люди без западного опыта журналистики. И поэтому обучение было довольно дружелюбным. Я довольно быстро научился. Да и в своих текстах для «БДГ», для других изданий я старался быть не шибко революционным. Мне это казалось уже дурным тоном – пламенная публицистика. Мне все-таки ближе была аналитика. А сказать, что я прошел какие-то курсы… нет, Бог миловал…

А как Вы заводили свои источники информации? Вообще, откуда Вы брали информацию? Кто были Ваши источники?