Время невысказанных слов

Да, кстати, нас разделили на группы, и мигом все стало легче и одновременно с тем сложнее. В первый же день выбирали старосту. Не люблю навешивать ярлыков, но старост их чаще всего видно, не правда ли? Наша, по крайней мере, оказалась таковой в классическом понимании. Очень активная, очень ответственная, очень разносторонняя и амбициозная, но… глуповатая. С комплексом отличницы и страхом не знать хоть что-то из жизни факультета. Аня Шкалова.

Девчонок в принципе было больше парней, в нашей же группе было всего три мальчика, но и эти цифры считались просто едва ли не достижением. Одним из этих мальчиков оказался Никита-Кит. Увидев меня в первый день занятий, он расхохотался.

— Мадемуазель, начинаю подозревать, что нас сводит сама судьба!

— Ну что вы, сударь, это просто… Кунсткамера.

— Кунсткамера?

— Мы же так туда и не сходили.

— О, вы намекаете на то, что пока мы не сходим в Кунсткамеру, нам придется вечно ходить друг за другом и встречаться в самых неожиданных местах?

— Что-то вроде этого. Неоконченное дело.

— И после смерти мне не обрести покой… — запел Никита, оглянулся вокруг, заметил заинтересованные взгляды со всех сторон и подсел за мою парту. — Ну в общем, как-то так, — тихо добавил он.

Мы были еще не особо знакомы со своими одногруппниками, и этот маневр не прошел незамеченным. Почему-то с этого дня и навсегда сложилось устойчивое мнение, что мы с Никитой давно знакомы и чуть ли не всю жизнь были друзьями.

Странно, откуда это взялось. Но мы пытались всех разубеждать только первое время. Вместе с тем нам в голову пришло, что раз люди так считают, то что, собственно говоря, мешает нам воплотить это заблуждение в жизнь…

Никита, а точнее Кит (все в итоге подхватили эту заразу с его прозвищем) был представителем того рода парней, на которых я всегда смотрела с пренебрежением и презрением, над которыми мы с Марком всегда смеялись. Щупленькие, чересчур следящие за собой парни, в розовых рубашках, с серьгой в ухе, заправляющие джинсы в ботинки… Да, мне все-таки как-то удалось его подловить на этой детали одежды!

Но это был всего лишь очередной стереотип, один из мифов, который мне пришлось развеять для себя.

В нем не было ни капли позерства и пафоса. Он не говорил гнусавым голосом, умел находить общий язык со всеми, даже самыми высокомерными и избирательными, не растягивал гласные, никому не подражал, имел на все собственное мнение, если оно кому-нибудь требовалось, обладал здоровым чувством юмора и умением смеяться над собой, а еще был невероятно, просто до ужаса добрым, и скрывал эту доброту и не показывал никому, ну, в смысле, не выставлял на показ.

И да, тема с одеждой навсегда осталась любимой нашей темой. Так нам удавалось держаться на плаву. Так мы выживали, когда было слишком грустно и хотелось домой, или что-то не удавалось, или день проходил сплошной черной полосой. За это мы держались. Держались, когда тексты не удавались, преподаватели доказывали, что мы ничего еще не стоим, зачеты подстерегали из-за угла, когда друзья не проходили проверку на прочность и даже в тот один единственный раз, когда мой дружок влюбился и из этого ничего не вышло.

Что может быть лучше, чем посмеяться над собой и над другом в ненастный вечер с кружкой чая в руке?

Всего одна выкуренная сигарета (на журфаке почти все выучивались курить), всего одна чашка чая (никакого кофе дома!) и всего одна веселая шутка: «ей, парень, пора бы уже выбросить эти ботинки, они вышли из моды! В них нельзя заправлять джинсы из последней коллекции…», — и жизнь снова начинала расцветать красками.

…Я вливаюсь в поток, практически не появляюсь дома, а, появляясь, почти сразу ложусь спать, я начинаю снимать, а снимая, изучаю Питер — тот, что еще никогда не был мне доступен раньше, я нахожу двух Богов фотографии — Юрия Роста и Анри Картье-Брессона, целыми часами листаю их альбомы, вырезаю фотографии из «Новой газеты», покупаю себе штатив, перестаю обедать в кафешках, пристально изучаю журналы, выискивая отличия в заголовках, так что весь мир становится для меня обиталищем различных шрифтов, заглядываю в древнерусские тексты, в первый раз за долгое время звоню домой, слушаю мамин голос в трубке, закрыв глаза, и представляю себе нашу квартирку в Воронеже и открытые окна, Смирнитского и Сэлинджера, графиню Трубецкую и оперу «Кармен». Боже, неужели уже прошел месяц? Всего или уже? Иногда мне кажется, что прошло уже много лет.

Я вливаюсь в поток.

II

— У меня есть простое объяснение тому, почему я не прихожу к восьми утра на первую пару.

— Да, и какое же? — промычала я, зачеркивая целое предложение в переводе по английскому языку.