Время невысказанных слов

Серое питерское небо над головой… Я знаю, что в город идут теплые дни, но сейчас они были где-то за горизонтом. И пока для меня все чужое: и город, и люди, и вывески, и станции, мимо которых я проезжаю, и даже голуби. Все не то. Предчувствие хорошего всегда кстати, но намного тяжелее ожидание.

Я поймала себя на мысли, что отсчитываю часы до окончания дня.

Если честно, моя квартирная хозяйка не понравилась мне сразу. Это было то, в чем я не призналась Никите и то, что я не хотела признавать сама себе. Но вариант с ее квартирой — единственное, что я нашла в последний момент рядом с факультетом.

Переезд? Да, возможно. Но явно не сейчас, когда я только приехала и учеба еще даже не началась. Сейчас мне было бы одинаково тоскливо в любой квартире города, с любыми людьми.

Или я ошибалась?

Открываю дверь своим ключом, и до слуха моего тут же доносится громкое фальшивое пение и плеск воды в ванной.

Да, это не графиня Трубецкая…

Это Клавдия Петровна, ее и старушкой-то сложно назвать, если честно. Волосы у нее были до омерзения длинными и черными. Не знаю, почему, но на волосы я в первую очередь обратила внимание. Просто они… ну как были самой примечательной деталью ее внешности.

— Варенька, тебя никто не потревожит, можешь заниматься своими делами, но у тебя в комнате находится балкон… я думаю, ты не будешь против, если я буду заходить туда периодически. Там и инструменты лежат и банки с соленьями стоят…

Может быть, мне стоило ответить: «Да, я буду против!», — потому что в тот день, когда я разрешила ей «периодически заходить на балкон», я выпустила джина из бутылки.

Она входила туда спозаранку, когда я еще и не думала вставать, хлопала дверью, потому что не хлопать ею было невозможно, скрипела половицами, выдавая это за крадущиеся шаги, и тяжело дышала — как будто пробегала стометровку.

Нет, я ничего не хочу сказать, это был ее балкон, ее квартира, ее комната, но она же сдавала ее мне… Ладно, быть может, я просто придираюсь, ведь в конце концов, жить с чужими людьми всегда тяжело — и это абсолютно не связано с возрастом.

Когда весь год добиваешься того, чтобы не жить один, потому что мама приходит домой слишком поздно или вообще не приходит, несколько странно испытывать желание пожить одной.

Привыкнуть… привыкнуть… просто нужно привыкнуть. Ко всему.

Я начала с журфака.

Занятия начинались в восемь. Я переписывала расписание и поражалась обилию неожиданных интересных предметов. История Древнерусской литературы, история зарубежной литературы, фотодело, основы журналистики, техника и технология средств массовой информации, сценическая речь и многое другое. Дополнительные курсы по востоковедению и иностранным языкам, семинары, на которых преподаватели устанавливали дружеский контакт со студентами и мгновенно завоевывали внимание, открывая тайный загадочный мир одним взмахом руки.

Они посвящали в основы основ, погружали в историю, советовали кучу литературы, вроде мэтра Аграновского, Гюнтера Вальрафа, Рэндела, которую невозможно и нужно было прочитать как можно скорее, ужасались нашему маленькому кругозору и отсутствию любознательности, хотя таких начитанных, эрудированных и восхищенных этими знаниями студентов я не встречала еще нигде.

Это был свой внушительный, но замкнутый мир. Первокурсников милостиво допустили туда, постоянно проверяя и пробуя на зуб, насмехаясь и давая уроки выживания. Мир начал делиться на «своих» и «чужих». Свои узнавались по вдумчивому и в то же время немного сумасшедшему взгляду, по цветным шарфам, небрежно обмотанным вокруг шеи, по некоторому пафосу — куда уж без него на журфаке! — и по уверенности, что Боги от журналистики спокойно и, самое главное, целыми толпами могут запросто восседать в факультетской столовке, рассуждая о великих и не очень материях.

Среди «своих» тоже попадались «чужие». И, как я постепенно со временем разобралась, таких было достаточно много. Чужими были не те, кто не понимали этого юмора, этих ценностей, кто не принимал этих правил и ненавидел шарфы. Нет. Чужими были пустышки, корчащие из себя гениев. Глубокомысленные персоны, чьи мысли отливали отнюдь не золотом.

Такие не показывали себя сразу. Я могла мгновенно познакомиться с кем-нибудь на лекции или в столовке, заспорив о преимуществах и недостатках современной литературы по сравнению с классикой, цитируя Роста и восхищаясь Вуди Алленом, отвергая развлекательное ТВ и с благоговейным трепетом обсуждая Познера, а потом мигом разочароваться в этом человеке, услышав глупое позерство перед друзьями, пошлые шуточки ниже плинтуса и подражание неизвестно кому растягиванием гласных.

Мы все пробовали друг друга на зуб. Очень долго и вдумчиво. Сначала внутри своих групп.