Время невысказанных слов

— Да, всю жизнь жили в Санкт-Петербурге. Этот город и его атмосфера впитывались в них с молоком матери. И есть даже легенда, поверье, предание, не знаю, как это назвать, что… каждый из нашей семьи, кто уезжает из Питера — вынужден уехать или просто желает этого — все равно однажды вернется сюда.

— Даже если всю жизнь проживет в другом городе?

— Да… Но это же просто поверье. Лично я не верю в это, — достаточно резко закончил Артем.

— Почему?

— Просто не верю. — отрезал он. — Ты закончила?

— Да, кажется. — я удивилась такому внезапному переходу, но ничего не сказала. — Сейчас… посмотри. Перекинем на комп, из этого потом выберем лучшие. Я отредактирую. И — вперед, на новую работу! Ты что?

Я насторожилась, потому что он подозрительно тихо просматривал снимки, не говоря ни слова.

— Что-то не так?

— Да нет. Это просто… это здорово, Варька.

— На себя не налюбуешься драгоценного? — не выдержала я.

— Нет, я и не про себя говорю. Хотя на моих тоже… там у меня такое непривычное выражение лица. Я вообще… посмотри, какие морщинки у этой старушки, когда она смеется!

— Это подруга моей бабушки. — Я подсела рядом, заглядывая ему через плечо. — А это бабушка.

— Красивая, — задумчиво заметил Артем.

— Да, она потрясающая. Бывшая оперная певица, а какие у нее руки! Молодые, тонкие, белые.

— Молодые?

— У женщины возраст выдают руки, только никому не говори, что это я сказала.

— А мужчина… боже, настоящий джазовый музыкант! Я угадал?

— Это Миша. Мишка Подлый трус. Он поет в кафе «Армстронг» в Воронеже. Я там работала в позапрошлом году.

— А эта женщина?

— Владилена. Хозяйка того самого кафе. Сейчас сплошняком пойдут фотографии моих друзей. Ты попал на опасную тропинку.

— Почему же?

— Потому что по этим фотографиям вполне можно прочитать всю мою жизнь.

— Да, видно, что ты любишь этих людей. Такие душевные фотографии, по-другому и не скажешь. Хотя здесь все фотографии прекрасны. Даже те, что со мной — и не сочти это самолюбованием, — он вернул мне фотоаппарат.

— Не сочту. Но… я могу счесть это комплиментом?

— На все 100. — Мы улыбнулись друг другу. Повисло молчание.

— Да, — я поспешно вскочила. — Давно хотела тебе подарить кое-что.

— Мне? — изумился он.

— Не пугайся, это непосредственно связано с тобой.

Я покопалась в своей сумке и достала одну распечатанную фотографию.

— Вот. Это тебе.

Я передала ему фото. И знала, что он видит сейчас. Только вот не знала, что чувствует, потому что помнила его настроение в тот день.

Серенький морозный день, снег на платформе, разметаемый ветром, злые, жгущие точки. Фигура в черном пальто, руки в карманах, голова полуопущена, грустный профиль, точеный подбородок, прямой нос, глаза закрыты. А на заднем плане — люди, которые — уж не знаю, как так получилось — будто выстроенной толпой двигались к этой фигуре. Угроза или надежда?

Не знаю, быть может, я размечталась, глядя на эту фотографию.

Вдалеке идет поезд, рельсы видны. Не знаю, в этой фотографии чувствовалось настроение мрачного предчувствия, даже я это понимала, хоть и взгляд мой был субъективным.

— Боже, Варька, — сказал как-то Никита, увидев эту фотографию среди прочих, распечатанных мною. — Это же шикарно.

— Ты думаешь?

— Совершенно точно. Как тебе удалось все это выстроить?

— Это не постановочный кадр, — заметила я.

— Серьезно?

— Абсолютно.

Никита покачал головой.

— Вот долби тебе не долби, ты все равно ничего не захочешь понять. Но у тебя талант, ты понимаешь это?

— И что я с ним буду делать, шубу сошью? — мило поинтересовалась я, пряча фотографию в сумку. Она была одной из любимых у меня.

— Нет. Но можно организовать на журфаке выставку. Набирай фотографии, Переверзев с руками оторвет это, когда увидит!

Переверзевым звали преподавателя. Один из лучших на факультете, хотя не мне судить, наверно. К тому же, с заслуженным именем.

— Я покажу ему, конечно, покажу, — я давно хотела сделать это.

— После сессии у нас будет распределение по специальностям. Ты уже решила, куда подашься?

— Да, — кивнула я сосредоточенно. Уж хоть в чем, а в этом я была уверена. — На кафедру визуальной журналистики и дизайна периодической печати.

— Я знал, — Никита улыбнулся.

— К тому же, я начала разбираться с версткой самостоятельно… думаю, это то, что нужно.

— Ты меня поражаешь! — закатил он глаза. — А еще стонешь мне по вечерам, что ни на что не годна!

— Да когда ты по последний раз вечером дома был, помнишь? — заинтересовалась я, ставя кружки с допитым чаем в раковину.

— В… сентябре, — засомневался Никита. — Нет, ну в сентябре точно был!

— А сейчас уже октябрь, — фыркнула я.

— Ладно, я опаздываю, — заторопился мой дружок, закидывая какие-то бумаги в сумку.

— Вот-вот.

— Хватит, Трубецкая.

— Конечно, хватит, — ухмылялась я, закрывая за ним дверь.

Я молчала, укладывая фотоаппарат в сумку. Артем тоже. Он долго рассматривал фотографию.

— Я уже и забыл про тот день, — тихо ответил он.

— Про тот день или про то, что я сделала снимок? — проницательно переспросила я.

— Про снимок, — он протянул его мне.

— Возьми себе, — предложила я. — Я себе сделала копию. Ты же хочешь оставить?

— Да.

— Бабушке покажешь.