Время невысказанных слов

— Я думаю это еще из-за того, что ее мучает, что с того момента, как мы с тобой начали серьезно общаться, я практически перестал видеться с ней. Уже в начале этого последнего учебного года все было не так, как раньше. Она потому и в Первокурснике не хотела принимать участие.

Я задумалась, облокотившись на него. Согласилась бы я на такую же скромную роль? Да, пока эта роль была главной. Но я уже отказалась раз, когда все позиции изменились.

Вечером я учу Стрелина танцевать вальс, сальсу и ча-ча-ча, и обещаю углубиться еще в меренге и пасодобль. Он сыплет проклятиями и поминутно оступается, но все же танцует, и я обещаю ему мировую славу или, по крайней мере, занесения в книгу рекордов Гиннеса, как первого человека без слуха и вкуса в музыке, который отлично танцует бальные танцы.

— А еще сияет ослепительной улыбкой, — почему-то смеялась я, валяясь на диване.

— Я скоро параноиком стану, — мрачно обещает он. — Как только включается какая-нибудь латина, у меня сразу глаз дергается!

— Ну ладно, Артемка, не злись! — садясь ровно, заметила я. — Садись вот рядышком, сейчас начнется «Мулан» по Первому каналу!

Он не выдерживает и пяти минут и пускает свое главное оружие — щекотку, которой я боялась до ужаса.

От щекотки он плавно переходит к стягиванию с меня кофты и, увы, просмотром Мулан сегодня насладятся другие детишки.

Я ловлю детали, замечаю, что он такой… знаете ли, очень прямой. Это касается как слов его, так и поступков. Во всем, что он делает, всегда есть какой-то смысл. Он прямо излагает свои мысли, честно, точно. Он делает то, что хочет и то, что ему нравится. И когда смотришь на него, понимаешь это так же ясно, как и видишь его лицо: прямой нос, губы, растянутые в легкую, немного детскую улыбку; причудливый изгиб бровей, слегка сходящихся к переносице; темный, наполненный чем-то тревожащим взгляд серых глаз; темные взъерошенные волосы со спадающей на лоб челкой, — его руки с сильными пальцами и легкими бугорками мозолей, его костюмчик явно не с ближайшего рынка: высветленные джинсики — его любимые, водолазки, пиджаки, рубашки с закатанными рукавами.

У него отвратительный вкус в музыке — он слушает все подряд, гнушается, пожалуй, лишь шансоном; читает он что попало, но предпочитает классику, а еще — вот это пассаж! — любит мультфильмы и до ужаса обожает мороженое.

У нас с ним общее чувство юмора — именно оно и сплотило нас, за ним прячешься, как за каменной стеной. У него очень заразительный смех, а заставить его говорить о чувствах, можно лишь привязав, оглушив и напоив. Но при этом о них он говорит как-то так, что не можешь потом забыть ни одного слова. Он разбивает девушкам сердца — куда уж без этого! В конце концов, все привлекательные парни кому-нибудь да разбивают сердца, вопрос лишь в количестве. Он может довести тебя убийственными репликами, а потом иронично и спокойно изучать твое лицо со следами гнева и ждать соответствующей реакции. Удивить его можно, лишь проявив несоответствующую реакцию. С абсолютно каменным выражением лица он будет говорить такие вещи, от которых будешь лежать под столом, с надорванным от смеха животом. Он жуткий эгоист и ужасно себя любит. Но черт знает почему я полюбила в нем даже это. Как и все остальное.

Впервые, после Андрея.

— Все, пора заканчивать с переводами. — Сказал Артем решительно.

— Что? — я рассеянно оторвалась от лекций по профессиональной этике журналиста, по которой меня через десять минут ожидала контрольная, и посмотрела на Стрелина.

Мы сидели в столовой. Был понедельник, вокруг толпился праздный люд, который восседал в столовой всегда с проникновением весеннего солнышка в окна. Только здесь начинал понимать, что на факультете учится достаточно много людей. На парах не было и половины этого народа. Здесь можно было встретить студентов, которых видел в последний раз разве что на первом курсе 1-го сентября.

— Надо же, а тебя не отчислили? А мы все переживали, что больше не увидим тебя!

— Почти отчислили, но я, как видишь, еще с вами! Я тут просто тихонечко сидел, вот меня никто и не обнаружил!

Я глубоко вздохнула, закрыла тетрадь и откинулась на спинке стула.

— Так. Почему ты решил увольняться?

— Потому что я не чувствую никакого роста.

— Ты всего полгода там работаешь.

— Знаю, но ничего и не изменится! Я устал просто мотаться по городам, смотреть на эти постные иностранные рожи и переводить уже на автомате, улыбаясь где надо и не надо.

— Пфф, он устал мотаться по заграничным городам, подумать только! Другие за счастье считают хоть один раз поехать за границу!

— Варя, ну ты же все понимаешь! Не для того я учился на журфаке, чтобы пропадать в этой фирме. Туда, между прочим, полно желающих и некоторые выпускники факультета иностранных языков очень даже мечтают попасть туда. Зачем я буду занимать чужое место!

— Ты еще обвини бабушку в том, что она вложила в твою голову два языка, а то недалеко до этого осталось.

Мы помолчали.

— Ладно, признавайся, тебе что, предложили альтернативу?

Он улыбнулся.

— Как ты догадалась?

— Очень уж резко ты передумал, — пожала я плечами.