Время невысказанных слов

На улице шел ливень. Прохожие разбегались, спешили к ближайшим укрытиям, и кажется, с ужасом и недоумением смотрели на девушку, которая брела по улице, никуда не спеша, загребая кроссовками воду.

В конце концов, эта девушка, о которой мне даже не хочется думать, дошла до арки, где замер народ, и спряталась там, хотя сухого места на ней уже не было.

Она прошла в другой конец арки, где было пусто, и, набрав номер телефона, высунула свободную руку из-под навеса.

— Алло.

— Ваш заказ: два платяных шкафа, круглый стол и колченогий табурет, — готов. Я повторяю: го-тов.

— Прости, мама, но я сейчас занят.

— Занят? И чем ты этаким сейчас занят?

— У меня свидание.

— Очередную блондиночку подцепил?

— Кхе-кхе…

— Значит, правда блондиночку. Ну и как, она тебе уже рассказывала о новых приобретениях из летней коллекции, или дело пока до этого не дошло?

— Мам, зачем ты мне звонишь? — слегка раздраженным голосом поинтересовался Марк.

— Мне нужно, чтобы ты помог мне починить платяной шкаф, понимаешь, сынок?! Ты всегда помогал мне и сегодня мне непременно нужна твоя помощь. — Тихо сказала я, меняя тон.

Он помолчал.

— Что-то случилось?

— Ничего такого, отчего ты не мог бы завершить свое романтическое свидание, но если все же найдешь время, приходи ко мне.

— Что-нибудь купить? — спросил он.

— Батон не забудь. А там — что хочешь.

Я едва успела переодеться и поставить чайник на огонь, когда раздался звонок в дверь.

— А дома кто-нибудь есть? — широко улыбаясь, поинтересовался Марк.

— Нет. А что, это тебя остановило бы?

— Ну не знаю, — улыбнулся он, проходя внутрь. С хулиганским видом передал мне пакет, который держал в руке, а потом наклонился и затряс головой — с его буйной кудрявой шевелюры потекла вода. Я стукнула его по лбу.

— Дурачина. Батончик захватил?

— А то как же… — он вытаскивал из пакета две бутылки пива. — Хлебец свежий, знатный.

— Да уж, — усмехнулась я.

— Я так понимаю, нас ждет душещипательный разговор?

— Не такой уж душещипательный… Скорее поучительный.

— Это тоже неплохо. Так что же произошло на сегодняшней репетиции? — садясь за стол, поинтересовался он.

— Как ты догадался?

— Никаких знаменательных событий сегодня в твоей жизни вроде не было, кроме репетиции, разумеется.

— Ну ладно, — я вздохнула. — Да.

И рассказала ему про Анжелу и Максима.

— И что, тебя взволновало, что сказала эта дура?

— Нет, просто… не знаю. Она говорила, чтобы просто сказать, я знаю. Правда ей была не нужна, но… Я не люблю, когда пытаются влезть ко мне, ну, без меня, что ли…

— Как и все люди, — кивнул Марк.

— Я хочу рассказать тебе все это больше, наверное, для себя, понимаешь? Никому еще не рассказывала. Но мне самой нужно в этом разобраться. Ты можешь меня даже не слушать, и…

— Прекрати, Варька. — Марк улыбнулся. — Тебе же не все равно, кому рассказывать. А мне не все равно, когда ты будешь рассказывать. К тому же, всегда мечтал проникнуть в тайны твоего ледяного сердца…

Я улыбнулась.

— Иногда я думаю, что есть отношения, заложенные самой судьбой. Встречи, избежать которых невозможно. Люди, отделаться от которых кажется немыслимым.

Вот я люблю примеры, и потому рассказывать буду исключительно лишь с ними. А точнее, с ним. С примером. Этот пример пробежался канвой по моей жизни (хочется сказать, золотой, да только это весьма сомнительно).

Мне было шесть, когда меня водворили в коллектив бального танца. Вероятно, против моего желания, потому как своего робкого голоска в решении этого вопроса я не помню. Я была маленькой, упрямой… и худшей ученицей великолепного хореографа Марии Дмитриевны Полонской — дамы исключительной во всех отношениях. Около меня сменилось два партнера — и с каждым из них я не могла стоять, без того, чтобы впоследствии они не сбегали с ревом, жалуясь на меня родителям и Марии Дмитриевне. Я так и видела, как ее тонкие ноздри раздуваются от гнева, осанка становится каменно-прямой, а взгляд решительно-холодным.

— Вы меня разочаровываете, Трубецкая, — цедила она. — Очень разочаровываете.

И это ее «разочаровываете» было хуже любого крика. Разочаровавший находился в опале и становился невидимкой. Другие дети тоже не стремились со мной общаться, потому как быть в опале за компанию со мной им не хотелось. А я не могла танцевать, когда чувствовала всеобщее презрение. Тех дураков, которых ставили со мной в пару, и которые начинали задирать меня и потом же за это получать, я искренне не могла считать своими партнерами.

— Я начинаю подозревать, Трубецкая, что все дело в вас, а не в ваших товарищах. Вы просто не умеете вести себя в коллективе! И может быть, вам вообще не стоит сюда ходить?

Я держалась, как могла. И ходила на занятия, скрепя сердце.

А потом в нашем танцевальном коллективе появился новенький, и Мария Дмитриевна решила дать мне еще один шанс.

— Последний, — заметила она.

Худенький, встрепанный, похожий на воробья паренек встретил меня озорной улыбкой. Держался уверенно, подружился с мальчишками, девчонкам корчил рожи и хихикал над ними.

Андрей Краснов.