— Нет, балда. Просто у меня День Рождения.
Андрей развел руками.
— Все, понял — отвалил.
Мы встали рядом у открытого окна. Мне всегда нравилось с ним молчать, только сегодня за этим молчанием скрывалось что-то… другое.
Я посмотрела на него сбоку. Он был выше меня, волосы торчали немного взъерошенной массой, челка падала на лоб случайными прядями, глаза серые поблескивали в октябрьской вечерней темноте — мне казалось, я знаю его наизусть, вот только сегодня оказалось, что совсем не знаю. Я никогда не думала, красивый он или нет, мне это было неважно, и только сегодня поняла — красивый.
Вот такие чудные мысли вертелись в моей голове, а потом я вдруг осознала их и недоверчиво помотала головой. Да нет, все это ерунда.
В этот момент дверь открылась и вошла Таня.
— Андрюш, — протянула она, даже не глядя на меня, — не проводишь меня домой, мне завтра рано вставать?
— Да, конечно, — Краснов неожиданно ответил мне напряженным взглядом, который я прежде не замечала.
— Я жду тебя у выхода. — И тут она впервые взглянула на меня. — Спасибо за праздник, Варвара.
Я улыбнулась, пожала плечами.
— Была рада познакомиться.
Странно, она вроде как изъявляла желание узнать меня получше, а сама даже и трех слов мне сегодня не сказала, кроме привет-пока.
Таня ушла.
— Прости, Трубецкая.
— Ох, одни извинения сегодня от тебя.
— Я провожу ее и вернусь тебе помочь убрать.
— Да иди уже, Краснов, а то она подумает, что мы и правда встречаемся.
— Ты сегодня особенно хорошо выглядишь, — заметил он, целуя меня в щеку.
— Ох, льстец — особенно хорошо…
Я еще смеялась, когда закрывала за ними дверь.
Октябрь подходил к концу, а в жизни моей произошли совсем невеселые вещи, которые прекрасно дополняли одна — другую. Первое — я заболела, второе — поссорилась с Андреем. Причем поссорилась так, что напоминала себе склочную курицу-наседку. От болезни тоже было мало веселого. Свалилась с гриппом и первую неделю вообще почти не вставала с кровати. Единственным утешением были ежедневные приходы Андрея, от которых я старалась взять как можно больше, поэтому сначала даже и не хотела замечать, что ему это было не так чтобы уж очень нужно.
Я расспрашивала его о танцевальных и школьных новостях и не могла не заметить, что он старательно обходит тему своих отношений с Татьяной. Всегда мы смеялись и издевались друг над другом, когда на горизонте кто-то появлялся и начинал усиленно отвоевывать права на пребывание в нашей компании. Но нам всегда хватало нас самих, чтобы допускать в этот круг кого-то еще. Поэтому все свидания вчетвером, посиделки втроем и прочие совместные выезды «парочками» всегда кончались довольно провально: или нашей с Андреем ссорой или разочарованием в своих парах.
Но в этот раз он наотрез отказался что-то рассказывать и даже пригрозил перестать приходить, если я буду издеваться над ним. У меня еще поднималась температура, и кашель мешал спать по ночам, поэтому я довольно зло отреагировала на эти слова. И он ушел. И несколько дней длилось это глупое затишье, когда я все хотела набрать его номер, а потом бессильно откладывала телефон в сторону. Я не могла позвонить первой.
Он позвонил сам, и мы быстро помирились, потому что не любили и не могли ссориться друг с другом надолго. Это накладывалось абсолютно на все — на настроение, отношения с другими людьми, и даже на танцы.
Ссорясь, мы, как и в детстве начинали хуже танцевать.
Но это примирение было, скорее формальностью. Не для себя, для других. Что-то недосказанное осталось после этой ссоры, что-то, что постоянно вылезало наружу, когда мы надолго оставались вместе. И мы стали реже видеться.
Вот я пришла после двухнедельного отсутствия в школу, и оказалось, что мой лучший друг отсел за последнюю парту к двоечнику Илье. Вот после школы я жду его на крыльце, как обычно, и кто-то — кажется тот же Илья, говорит, что Андрей уже давно ушел, ты что, не знала? А вот объявляются оценки по сочинениям, и Андрей, которому я всегда помогала их писать, получает одну из самых низких оценок. Естественно, он даже не просил меня помочь ему. Я же в ответ получаю тройку по контрольной по алгебре (опять же, без помощи моего друга), и теперь, кажется мне, весь класс в курсе наших натянутых отношений. Вот сейчас они будут смотреть с любопытством и шептаться, что Краснов, наконец, покинул эту выскочку Трубецкую! Нечего всей школе светить своими отношениями.
В мрачных предчувствиях проходит неделя, я чувствую себя безвольным слабым существом, детской игрушкой, которую хотят выбросить на помойку за то, что дети выросли, а игрушка вся измочалена и никому не нужна. Я звоню ему и натыкаюсь на его маму, которая растерянно уверяет, что Андрей теперь постоянно где-то околачивается, «но я ему передам, Варенька, обязательно передам, что ты звонила. А ты пока позвони ему на мобильный».
Но его мобильный отключен.
Наконец, я попадаю на него и по телефону высказываю все, что накопилось в душе. Всю злость и обиду.