— Не хотела, чтобы он понял, что я легко сдалась, — мрачно поправила я. Мы стояли за углом театральной студии, скрывались от ветра. Лицо мое внезапно просветлело: — Ты голос моей совести, Марк Грозовский. Торжественно нарекаю тебя этим именем!
Марк склонил голову, не забыв перед этим снять шапку.
— А знаешь, что? — внезапно сказала я. — Давай не пойдем никуда, а?
— Но…
— Ну, Маркуша, хороший мой, — я уже тянула его в другую сторону. — Не умрут они без нас на этой самой репетиции! Пошли шататься по городу. Зайдем потом к Владилене, горячего шоколада выпить?
— Эх ты, бестолочь! — заявил он, беря меня под руку.
— Я обожаю тебя, — серьезно сказала я.
— Я знаю, — скромно ответил он.
— Кстати, расскажи мне, что там у тебя с той блондинкой? Как бишь ее… Катя? Или Клава?
— Катя… — засопел Грозовский.
Я не знаю, когда все изменилось. Быть может тогда, когда мы с Максимом большую часть репетиции бежали навстречу друг другу?
Тот самый момент, когда Дмитрий возвращается, поняв, что так и не может оставить Аню одну, а она понимает, что он все-таки не предавал ее. Они видят друг друга и начинают идти навстречу, пока не сталкиваются в одной точке и не обнимаются. Обычно это происходило у самого подножия сцены.
Максим взбегал по ступенькам от входа к сцене, я спускалась со сцены.
В тот день — это была первая репетиция после зимних каникул — мы совершали этот безумный сход раз двадцать не меньше, и каждый раз Яша орал:
«Не то, не то, не то! Вы не чувствуете, вы не понимаете, что вы играете! Что случилось с вами за несчастные две недели?»
Взмыленные, мы мрачно смотрели друг на друга. С каждым разом у нас получалось все хуже, нам не хотелось «чувствовать» этот момент, только играть.
— А я бы, наверно, все-таки ушел, — проговорил Максим, садясь рядом со мной во время перерыва на сцену, — наверное в этом все дело.
— О чем ты?
— Ну, в смысле, я бы уехал. Сел бы на тот поезд.
— Ты бы совершил предательство? — изумилась я.
— Да нет, — пожал плечами Максим, — Но я бы не вернулся, если бы знал, что она не любит меня. И что эти отношения принесут ей вред.
— Но она любит, — заметила я, — и в этой ситуации ей плевать на какой-то мифический вред.
— Да, но он вряд ли знал это наверняка. Я более гордый, чем он, получается.
— Значит, ты бы не вернулся, — констатировала я.
— Если отрезать, то навсегда, — взглянув на меня, мрачно ответил Максим.
— Но твоя гордость слепа. Она выше любви, а это уже плохо. Дмитрий в этом плане самоотверженнее. Любовь превыше его самого.
— А разве это так важно в любви — самоотверженность? Разве самое важное — это не сама любовь?
— Не знаю, для кого как, но для меня самоотверженность важна. Иначе на что годится твоя любовь, если с ней ты ходишь как сыч, лелеешь ее, причиняя лишь боль тому, кого любишь!
— Хм, — Максим задумался. — Все это так, но, опять же, если эта любовь взаимна. В такой любви самоотверженность высшее качество. А если она не взаимна?
— Все равно в данном случае это трусость — бояться услышать отказ собственными ушами. Надумать предположений, забить себе ими голову может любой. А вот достойно принять ответ…
Максим посмотрел на меня:
— Почему ты так хорошо это понимаешь?
— Ты тоже хорошо, просто по-своему.
— Но ты мыслишь их категориями.
— Наверно, совпадение. Именно поэтому я так захотела получить эту роль тогда, в июле. Она поразила меня тем, как много там есть моего! А ты… извини, если ошибаюсь, но мне кажется, у тебя есть какой-то реальный пример, в котором ты выбрал бы такой путь. Но самое главное, что ты — это не Дмитрий. Вот что сложно осознать для себя.
— Значит, реальный пример, — тихо заметил Максим. Он хотел сказать что-то еще, но в этот момент вернулся Яша.
— Продолжим, пожалуй. Ну что ж, поразите меня!
Максим подал мне руку, мы встали.
— Да, Варвара, — задумчиво проговорил он, глядя мне в глаза.
Я так и не поняла, к чему относилась эта фраза.
Странно, но в этот раз «сход» удался. Не знаю, то ли помогла передышка, то ли наш разговор сыграл в этом какую-то роль, но Смирнитский даже в ладоши захлопал. Наверное, все-таки не ожидал, что мы сможем его поразить.
Но я вдруг резко выдохлась. Будто это столкновение перед лестницей выжало из меня все соки, хотя ничего особенного там действительно не было.