Время невысказанных слов

К черту Андрея, к черту все! Пора выбираться из этой трясины, пока есть руки, которые тянутся, чтобы вытянуть меня оттуда. Поэтому я больше не медлила. Я подошла и протянула ему свою руку.

И мрачное удовлетворение сменилось недоверием. И изумлением.

— Смелее, — прошептала я. — Тебе это не кажется.

И тогда он поцеловал меня.

Я проснулась, потому что солнечный луч упал мне на глаза. Я лежала на полу в той самой комнате, в которую вчера вошла поздно вечером и так и не вышла оттуда. Я привстала на руке и оглядела комнату, как будто сегодня она могла чем-то отличаться от того, что было вчера.

— Варька, — тихо произнес голос у меня за спиной.

Я обернулась. Максим стоял в дверном проеме, полностью одетый, и смотрел на меня все также удивленно. Как будто не верил, что это я.

Я приподняла бровь, спросила с веселым недоумением:

— Тебе не кажется это странным — я лежу здесь почти голая, зато ты полностью одет?

Он подошел, присел на корточки передо мной.

— Я выходил в магазин.

— Хорошенькое дело — в магазин! А кто тебе, больному, разрешал выходить? — я протянула руку, чтобы пощупать его лоб, но он перехватил ее и поцеловал в запястье.

— Да нет у меня температуры.

Я дернула его за руку, и он повалился рядом со мной на подушки, скинутые с дивана. Я легла рядом.

Пальца наши переплелись. Я смотрела на свет солнца, падающий на наши руки, и отбрасывала в сторону все мысли, которые с завидным упорством пробирались в мою голову.

— То, что…

— Не говори ничего, ладно? Я знаю, что ты хочешь сказать.

— Не сказать, — прошептал он.

— Спросить, — кивнула я. — Я знаю. Только… пусть все серьезные разговоры пройдут пока мимо. Я не хочу это обсуждать.

— Потому что сама не знаешь ответов? — догадался он. Я посмотрела на него.

— Не так уж трудно изучить меня, правда?

— Нет, неправда. Сложно. И было сложно и всегда будет сложно. Вот, например, о чем ты думаешь сейчас? Как я не ломаю над этим голову, но так и не могу сказать. Я не могу прочитать это в твоих глазах, твое выражение лица не передает эти эмоции.

— Я думаю… я мечтаю ни о чем не думать. Но я чувствую, что внутри меня что-то происходит, что-то поднимается…

— Что же? — спросил он, внимательно глядя на меня.

— Быть может, счастье? Сама не верю, что говорю это…

Спускаясь в тот день по ступенькам подъезда, ловя солнце в каждом окне, я и правда испытывала что-то наподобие счастья. По крайней мере, мне так хотелось думать об этом чувстве. Жаль, что оно оказалось недолгим.

XI. Март-апрель

Снег в этом году лежал долго. Февраль наступил и тянулся вместе с этим снегом, постоянно падавшим и покрывавшим землю очередными слоями. Эта зима перестала напоминать мне Максима. Она растворилась в нем. Вместе с той последней ночью, которая стала началом. Чего?

Длинных муторных отношений, съедавших изнутри, даже когда и видимости этих отношений не было.

Я потерялась. Пришла в тот день домой, оглянулась вокруг и едва не завыла от тоски. Что я наделала и самое главное, зачем? Вогнала себя, вбила кольями в землю, только вот расти из меня уже ничего не будет — не то время года.

Но я… не жалела. Точнее, не могла жалеть и не стала. Попробовала забыть или заставила забыть, не знаю. Перестала отвечать на звонки, с репетиций убегала, в кулисах не задерживалась, почту игнорировала. Выжидала. Понимала, что веду себя глупо, понимала, что сама виновата, понимала, что он тоже может вот так вот пропасть в один миг, и что я буду делать? Метаться из угла в угол и спрашивать пустоту, все ли с ним в порядке и как ему помочь? Я даже приблизительно не знала ответов на незаданные вопросы. Боялась ошибиться, и это было не тот случай, когда можно было пойти ва-банк. Не тот, когда риск — дело благородное.

На сцене мы уже не притворялись. Стояли как два привидения в свете прожекторов. Не могли даже прикасаться друг другу — в месте прикосновения кожа горела огнем.

Смирнитский орал на нас и заставлял лечиться, кажется, только делая вид, что верит отговоркам о едином вирусе, сразившем главных героев главной постановки студии. А ведь мы говорили чистую правду, как не уставала напоминать нам Анжела, считая это, видимо, забавной шуткой.

Первое время мы играли на каком-то надрыве. Сложно было стать не Максимом и Варварой, а Дмитрием и Аней. Как никогда сложно. Оставаясь на сцене перед полным залом зрителей (как никогда полным), окутанные музыкой фоном, мы пытались донести что-то в первую очередь до друг друга. И… выматывались, как никогда. Глаза слезились, голос дрожал, объятия были цепкими, со стиснутыми зубами и затаившимся дыханием. Нам дарили цветы и говорили, как прекрасно мы стали играть, но мы просто не могли смотреть друг на друга. Расходились по кулисам, разбегались, стараясь не встречаться.

В любом случае, дальше так продолжаться не могло. Мы отыграли еще пару спектаклей вместе и, кажется, научились справляться. Снова.

Максим закрылся наглухо, запечатался с головы до ног, я же стала замечать, что веселые шумные люди стали раздражать меня, будто это они были виноваты, что я превращаюсь в обозленную высохшую истеричку.