Время невысказанных слов

Carpe diem не всегда срабатывал, мы были просто людьми, а время наше было на исходе — почему-то мы с самого начала знали, что отношениям придет конец с окончанием весны. Он готов был поехать за мной куда угодно, но не был уверен, что я буду этому рада. И… он был прав.

Наши встречи жили один день, и каждый день радовал, потому что ничего не заканчивалось. Я тоже жила одним днем. Я больше не могла строить долгосрочных планов. У меня не получалось, как я ни хотела. Год назад меня убедили, что это не дело, что в 17 лет нельзя планировать свою жизнь, даже на несколько месяцев вперед. Поэтому мы не заговаривали о том, что будет дальше.

Я привязалась к нему. Я это отчетливо понимала, но это были больные отношения. Даже не больные — нервные, изъедающие. Как червяк, который точит яблоко изнутри, и сердце заходилось, едва получалось представить разрыв.

Мы могли по целым дням зависать у него дома, и никто и ничто не было нужно, только присутствие его рядом. Однажды в его квартире выключили свет — гроза выбила пробки, и Максим побежал за свечками. Расставил повсюду, но комната вокруг оставалась приятно полутемной. Мы сидели рядом, он медленно гладил мою спину — вверх-вниз, как пером щекотал — и секунды складывались в часы, минуты — в дни и недели, а часы — в месяцы и годы. И казалось, что не осталось вокруг ничего, кроме этой тишины и полутьмы, и никого, кроме нас. Будто вся жизнь прошла перед глазами, пока мы сидели рядом в этой полутьме.

Мы рассказывали друг другу разные истории, и я читала ему стихотворение Гумилева «Жираф»:

«И как я тебе расскажу про тропический сад,

Про стройные пальмы, про запах немыслимых трав…

Ты плачешь? Послушай: далеко на озере Чад

Изысканный бродит жираф»

И голос мой к концу звучал все тише, а на последнем четверостишии вдруг дрогнул, как будто этот жираф уже раскрыл мне какой-то секрет. Но это были всего лишь фантазии глупой девочки. Я растерянно улыбнулась Максиму, который будто почувствовал что-то неладное во мне.

— Все в порядке?

— Да.

Наши переплетенные руки, ноги, соприкасающиеся головы, блеск глаз при свете тусклых свечей, которые я терпеть не могла… Кому пришло в голову, что романтика связана со свечами? Хотя эти свечи были определенно не данью романтике… Данью отключенному свету.

И сегодня свечи были как нельзя кстати.

А потом мы поссорились так, как никогда до этого. И я знала причину. Приближался июнь. Он хотел уверенности, и справедливо, потому что это я не могла дать четкого ответа.

— Скажи мне «нет». Выкини из своей жизни! Попроси меня уйти, и я уйду, но только не заставляй меня чувствовать себя зависимым от тебя!

— Но я тоже зависима. От тебя. И я не боюсь этого, как ты. Точнее, боюсь, но не до такой степени. Быть зависимым от того, кого любишь…

— Тогда скажи мне, что любишь! Вот, молчишь. Потому что я всегда — и я это знаю точно — любил тебя больше. Ты же… ты же просто принимала мои чувства с королевской милостью! — ему было тяжело. Он старался не смотреть мне в глаза. Боялся, что я посчитаю его слабым, но не мог не поднимать эту тему.

Но и мне было нелегко. И не только потому что его упрек не был безосновательным.

Я не могла произнести эти три несчастных слова. Я тебя люблю. Да и к чему вообще слова? Зачем их говорить? Я не хотела.

Он ушел и хлопнул дверью. Ушел к Анжеле.

Из-за нее-то и начался конфликт. Она позвонила и попросила забрать какой-то его хлам из ее квартиры.

Я шла на работу, не желая думать, что вполне возможно Максим помирится с Анжелой у нее дома. Я не сомневалась в нем. Я сомневалась в ней.

А что, такой исход вполне возможен мне назло! Сама виновата.

Тоня пела, летая по кафе и переходя от одного столика знакомых к другому. Она пришла раньше положенного времени и все время беспричинно смеялась, перемигиваясь с Толей. Я ей завидовала. Честно, по доброму завидовала. Она не находилась постоянно на грани нервного истощения.

А Владилена только ворчала, глядя на нее.

— Вот и все, — мрачно говорила она, уткнувшись в свои документы.

— Что «вот и все», Владилена Аркадьевна? — поинтересовалась я, завязывая фартук за спиной.

— Да этот вот, — она махнула рукой в сторону Толи, который стоял тут же, — увезет ее теперь в Москву… и все. Нет певицы, нет лучшего бармена…

— Как в Москву?! — ахнула я, переводя взгляд на Толю.

— Еще ничего неизвестно, Владилена Аркадьевна.

— Значит, уже есть в планах? — проницательно заметила я.

Вот этому я завидовала. Вот таким простым отношениям. Хотя я, конечно, была неправа. Просто расстроена, вот и все. И белое сегодня окрасилось в черные и серые оттенки.

Они начали встречаться. Толя и Тоня. Толя, наконец, расстался со своей фифой Настей. Наконец понял, что она лишь использует его. И оказалось, что нет преград, и оказалось, что между ними давно уже зрело это, невысказанное, непрогретое весенним солнцем.

— Значит, Тоня поговорила с матерью?

— Вроде как закинула удочки. Мама бесится, но уже перевоспитывается, — ответил Анатолий. Он улыбнулся мне, и я неожиданно улыбнулась в ответ.