Время океана

Все сейчас держало меня в постоянном напряжении. Каждую секунду каждой клеточкой тела я ощущал страх и отчужденность; мне не хотелось с кем-то говорить и видеться. Я переживал за Саймона. Моего Саймона — того парня, с которым я вырос и покорял наши первые волны. Который смеялся над моим финским акцентом, бледной кожей и светлыми глазами. Тот, кто учил меня английским словам, методикам по съему девушек и тому, как обманывать кураторов в университете. Он был тем, кто защищал меня, когда ходили слухи о моем отчислении. Он плакался о своей сестре, вдохновлял меня, делил со мной порции лапши в голодные студенческие времена…

Я, блин, любил его.

А случилось то, что случилось.

Мы ждали доктора, который вот-вот должен был выйти из комнаты Саймона и сказать, в каком он состоянии. Внутри царила какая-то суматоха, которая пугала и настораживала.

Я уже говорил, что не знал в жизни серьезных проблем. Все было довольно просто, ясно и по большей части радужно. Теперь моя жизнь, кажется, окрасилась в черный. Непомнящая себя от горя Стелла, едва не убитые Марио, Себастиан и Саймон, запуганная Алесса…

Что я теперь должен делать со всем этим?

Спустя полчаса доктор вышел. Высокий и стройный, с маской на лице он посмотрел на нас. Мы выжидающе вскинули брови. Стелла, высунув голову из палаты и заметив доктора, тут же подскочила к нему.

— Ну что там, док? — спросила она.

— Он спит? — произнес я.

Сердце заныло; его сдавило будто тисками. Страх закрался внутрь, заставив тело похолодеть.

Плохое предчувствие.

— Произошло кровоизлияние в мозг, — ответил доктор. — Его ударили по голове… Я очень сожалею.

Мы замолчали, в напряжении и ужасе ожидая окончательного заключения. Без каких-либо пояснений, предисловий и отступления.

Я вздохнул, словно пытался оттянуть то, что и так неминуемо. Доктор поджал губы, настраиваясь на то, чтобы озвучить вердикт. Он снял очки, сложив их в карман на груди, и поднял глаза на нас. Прокашлялся, а потом просто сказал:

— Мы не сумели его спасти. Он только что умер.

Глава 22. Заменившая океан

В мире очень много оттенков серого.

Когда вокруг все черное и белое, учишься различать «пыльный белый» и «глубокий серый». Вокруг тебя не существует желтого или красного, зеленого или фиалкового. Все в мире начинает терять смысл и становится ненужным.

Видя этот потерявший краски мир, ты не понимаешь, с какой целью живешь.

Потому что внутри стало пусто.

В моей квартире было не убрано от слова «совсем». Везде валялись вещи, коробки из-под еды, мусор, какая-то грязь в углах. Пахло сигаретами, сыростью и пылью. Меня не волновало подобное: я все дни сидел на диване, таращась в одну точку, и ожидая, когда все исчезнет.

Жить не хотелось.

Я не мог говорить это вслух, но мысленно постоянно повторял: Саймон умер. Он умер в реанимации от кровоизлияния в мозг, в больничной кровати, в окружении медикаментов, аппаратов и докторов. Избитый, неподвижный, одинокий.

Он умер.

Саймон мечтал когда-нибудь оказаться на огромной сцене перед толпой, играть свою музыку и отрываться. Пытался забыть о сестре, влюбиться в обычную девушку и раствориться в ней. Хотел просто жить и веселиться со всеми.

Но не смог. Все оборвалось одним ударом по голове в драке, в которой он не должен был участвовать. В месте, в котором он не должен был оказаться. Я зажмурился, борясь с подступающей истерикой. Все громкие и сильные эмоции прошли в самые первые дни. Состояние истерии, которое я перенес, напрочь стерло память. Что я делал в те дни? Где жил? Три дня полного ужаса, шока и забвения. Ненавистные и тяжелые три дня.

Потом пришло осознание. А за ним — глубокая тоска и абсолютная апатия. Ничего не хотелось, ничего не интересовало. Я действовал как робот и ни о чем не думал. Сидел в темной грязной квартире, зашторив окна, и смотрел в темноту. Эта темнота идеально гармонировала с пустотой в душе, и я проваливался в небытие.

Примерно в таком же состоянии была и Стелла. Она буквально сходила с ума от горя. Ее утро начиналось с того, что хотелось просто уснуть снова. Подавленность стала нашим с ней привычным ощущением.

Ей повезло, что в эти дни ее поддерживал Марьен. Носил ей еду, приходил каждый день и пытался разговорить. Отвечала она нехотя, но ему было плевать на это.

Мне тоже повезло.

Алесса выхаживала меня, как слепого котенка. Торчала у меня все дни, пыталась убираться, но это едва ли мне помогало. Чуть ли не кормила с рук. Рассказывала о том, кто и что делал во время каникул в университете. Передавала приветы от моих папы и мамы, на звонки которых не отвечал я, но зато отвечала она.

Я даже не дернулся, когда замок моей двери щелкнул. Алесса, которой я дал свои ключи от дома, зашла внутрь по-хозяйски, с пакетами продуктов и кофе в руке. Я медленно повернулся в ее сторону, осмотрев с ног до головы. На ней была тонкая рубашка, потому что на днях немного похолодало, кроссовки и… юбка?..

Алесса надела юбку?

Вскинув брови, я нахмурился:

— Ты сегодня рано.