Время остановится в 12:05

Я хмурюсь. Бюрль продолжает:

– Только я подумал, что, учитывая мою просьбу, это может быть неправильно истолковано… Как вы думаете?

Я смотрю на этого типа, переведенного в третий сорт. Почему отец дал ему такой совет? Чтобы загнать в тупик?

– Что мне делать, как вы считаете? – настаивает Бюрль.

Я отвечаю, что меня это не касается.

– Не скажите, всё-таки касается… Он посоветовал пригласить и вас тоже, чтобы вы познакомились с моей падчерицей. Она ваша ровесница.

Я еле сдерживаюсь. Только этого не хватало! Отец что, женить меня собрался? Мало того, что он нас бросил, так теперь еще хочет, чтобы мы с этим недоумком семьями дружили?!

– Как мы поступим? Вы сами передадите приглашение вашей маме?

Глядя ему прямо в глаза, я отвечаю:

– Забудьте нас, исчезните из нашей жизни, и я добьюсь, чтобы вам вернули категорию «Б». Ясно?

Багровея, он рассыпается в благодарностях. Но при этом зачем-то уверяет, что его падчерица будет рада со мной познакомиться и что мне многие позавидуют. Я поворачиваюсь к нему спиной. Этот тип глуп как пробка. Полный ноль в людской психологии. Как такое убожество делает карьеру?

Я направляюсь к выходу. Лили Ноктис и Джек Эрмак провожают меня взглядами, в которых я вижу восхищение.

На меня снова накатывает дурнота. Сегодня вечером атмосфера насыщена электричеством. Будто вокруг меня зреет заговор. Чем больше я стараюсь манипулировать моими врагами, тем яснее чувствую себя пешкой в их руках.

Внезапно я вижу отца. И останавливаюсь как вкопанный, даже подошвы моих кроссовок заскрипели на паркете. Он стоит на пороге зала в растерзанном смокинге, покачиваясь и дико глядя по сторонам. Точь-в-точь Оливье Нокс, которому я вычистил память. Его руки висят вдоль тела, он растерянно озирается, смотрит на меня невидящим взглядом и, не узнавая, падает на кожаный пуф.

Я перевожу дух и подхожу к нему. Наверное, он опять напился, чтобы отвязаться от пиявки Бюрля, который выел ему мозг разговором о моей матери. В одно мгновение ко мне возвращается чувство солидарности с отцом, а вместе с ним печаль, стыд и возмущение. Они отравили мое детство, когда я смотрел, как он всё больше разрушает себя с каждой новой бутылкой. И в то же время я счастлив, что вижу его таким, каким всегда любил. Каким научился любить, несмотря ни на что.

Буфет пуст, уходят последние халявщики, поругивая ресторатора за скудное угощение, а заодно и выставку, которую не удосужились посмотреть. Садясь перед отцом, я улыбаюсь ему – грустно, безнадежно – и не произношу ни слова упрека. Он уперся локтями в колени и закрыл лицо руками. Он не хочет ссор, не желает, чтобы его осуждали, не желает оправдываться. Ладно.

Я подхожу к дальней витрине. Постучав по стеклу, говорю Пиктону «спокойной ночи» и «до скорой встречи». С помощью ручки-хронографа. Теперь, когда я стер память его убийцы, ничто не помешает мне спасти ему жизнь в новой реальности, которую я для нас создам.

– Вытащи меня отсюда!

Я вздрагиваю и отступаю на шаг. Ни один волосок не шевельнулся на морде медведя. У него всё та же идиотская улыбка, косо висящий галстук-бабочка, погнутые очки и траченный молью плюш. Но старческий голос с невероятной силой прозвучал у меня в голове. Я бормочу:

– Лео… Это вы?

– А кто же еще, балда? Давай, вытаскивай меня скорей отсюда, время не ждет!

– Но мы же здесь не одни…

– Ну так вернись сегодня ночью и выкради меня!

Я смотрю на Лили Ноктис, которая беседует с Джеком Эрмаком. На солдат, что стоят на страже у каждого окна. На моего отца, чуть не падающего с пуфа. На директора музея, который что-то ему объясняет, но говорит в пустоту. Судя по всему, никто не заметил моего шокового состояния. И я единственный, кто слышит голос Пиктона.

– У-кра-ди ме-ня! – повторяет он, отчеканивая каждый слог.

Я бормочу, не разжимая губ:

– Но как? Это правительственный музей, здесь всюду охрана…

– Придумай что-нибудь. Ты же знаешь, мы ничего не можем друг без друга!

Я молчу, потрясенный этим криком души, который возвращает меня во времена, когда я верил, что всё возможно. Он почувствовал, что без него мне не удается задействовать ручку-хронограф. Поэтому хочет, чтобы я его украл.

– Ладно. Только не двигайтесь.

– А зачем мне двигаться? Может, ты думаешь, что мне не терпится станцевать танец живота?

Я возвращаюсь к отцу. Он смотрит на меня с тревогой. Я спрашиваю, можно ли сегодня переночевать у него в министерстве. В его глазах недоумение. Для простоты я объясняю, что у меня проблемы с матерью.

– Проблемы? – повторяет он, удивленно поднимая бровь, будто услышал что-то невероятное.

Он явно не в себе, и я сухо отвечаю:

– Если бы ты жил дома, сам бы увидел. Я не могу заботиться о ней круглые сутки, папа. Ты должен мне помочь.

– Подайте иск на совместную опеку, мальчики, – говорит Лили Ноктис, вклиниваясь между нами.

Отец смотрит на нее вопросительно.

Она кладет руку мне на плечо и говорит фальшиво-сердечным тоном:

– Для тебя, солнышко, в министерстве всегда найдется комната. Только предупреди свою мать.