Время остановится в 12:05

Я поворачиваюсь к ним спиной и достаю телефон. Мать отвечает на третий звонок. По сонному голосу я понимаю, что разбудил ее. Лучше бы я вернулся завтра утром и принес ей круассан к завтраку, она раньше десяти часов не просыпается.

– Я устал, мама, можно я переночую здесь?

– Где это «здесь»? – зевает она.

– У папы.

– У папы? – взрывается она. – Ты хочешь сказать, у его подружки! Немедленно возвращайся домой!

Я молчу. Судя по крику, уровень алкоголя у нее в крови сегодня зашкаливает. Надеюсь, она не пытается соревноваться в этом с отцом, каким он был в последние месяцы перед уходом. Мне хочется сказать ей: ты не обязана отдуваться за двоих, он снова начал пить.

– Я вернусь рано утром, мама, и принесу тебе круассан.

– Нет уж, спасибо. Спокойной ночи всем вам.

И она бросает трубку. С тяжелым сердцем я выключаю телефон.

Когда я спасу Бренду, надо будет действительно позаботиться о матери. Но что делать? Где та развилка ее жизни, на которой она сделала неправильный выбор? Замужество, попытки образумить отца? Жажда профессионального успеха, домогательства инспектора по психическому здоровью, которые она терпела ради карьеры? Мое рождение, наконец? Может, всё сложилось бы иначе, если бы ей не пришлось воспитывать жиртреста? Может, да, а может, и нет.

Ладно, подумаю лучше о себе. Я не могу изменить всё и для всех. Попытаюсь хотя бы исправить то, в чём я виноват.

Перед тем как уйти с выставки, я присаживаюсь на кресло в вип-зоне, чтобы завязать шнурок на ботинке. И незаметно оставляю под сиденьем свой телефон.

11

Частные апартаменты министерства находятся в самом конце коридора. Лили Ноктис отпирает мне дверь. Я вхожу в девчоночью комнату с фисташковым потолком и розовыми стенами, обклеенными постерами с поп-звездами. На полке выставлена целая коллекция кукол. Три шкафа заполнены брендовой детской одеждой. Воздух густой и спертый.

– Я думала, здесь давно всё убрали, – замечает Лили.

Она целует моего отца в губы, не отводя от меня взгляда, словно помечает территорию, и, отстраняясь, добавляет:

– Я закончу дела и вернусь. Сладких снов, Томас.

Мое молчание похоже на вызов, но она уже исчезла. Сжав зубы, я оглядываюсь вокруг. Лили привела меня в детскую маленькой Айрис. Когда малышка умерла, Борис Вигор запретил касаться ее вещей. Отец со смущенным видом подходит к окну, чтобы проветрить комнату. От потока воздуха дрожит паутина, и пыль облачками оседает на паркет.

– Нам надо поговорить, – произносит он.

– Давай.

Я показываю всем своим видом, что готов к разговору, готов всё выслушать. Глядя мне на ноги, отец говорит:

– Прости… но я не знаю, что здесь делаю.

Я жду продолжения. Он молчит, и тогда я пытаюсь вызвать его на откровенность:

– Ты переживаешь из-за мамы?

Он медленно осматривает комнату и глубоко вздыхает.

– Я не знаю, что здесь делаю, – повторяет он тем же тоном.

Отец переводит взгляд с розовых стен на мои ботинки, а потом смотрит мне прямо в лицо:

– Я не знаю, что делаю рядом с этой женщиной.

Ну и ну! Если его министерша услышит такое, она быстро вкрутит ему мозги.

– Ты опять начал пить, папа?

Он открывает рот и пытливо смотрит на меня, словно ищет ответ в моих глазах.

– Не знаю, – бормочет он в тоске и выходит из комнаты.

Я стою не двигаясь, и мне становится страшно. Еще никогда я не видел, чтобы алкоголь приводил его в такое состояние. Наоборот, он всегда становился разговорчивым, раскованным, обаятельным… Я раздумываю: не догнать ли его? Но остаюсь на месте. В настоящем я ничем не могу ему помочь. Что нужно сделать – так это устроить, чтобы он никогда не встретился с Лили Ноктис. А поскольку их встреча связана со смертью Пиктона, я убью одним выстрелов двух зайцев.

Я начинаю рыться в шкафах умершей девочки. В укромном уголке нахожу коробку с тремя засохшими плитками молочного шоколада. Это должно подойти.

Я иду в ванную, которая выглядит так, словно принадлежала сказочной фее. Бесконечная игра зеркал, отражающихся друг в друге, хрустальные флаконы всех цветов. Набираю в раковину горячей воды и погружаю туда плитки шоколада. Потом возвращаюсь к кроватке с балдахином, на которой громоздятся мягкие игрушки. Настоящий парад, где строго по росту выстроены обезьяны, тигры, носорог и жираф. Все эти животные давно вымерли, и я их видел только по телевизору. Медведям принадлежит отдельная полка. Я выбираю самого похожего на моего. Правда, белого цвета. Ничего, окунувшись в жидкий шоколад, станет похож гораздо больше.

Отжимаю медведя и сушу феном. Потом подстригаю шерсть ножницами, тру пемзой и растираю жесткой массажной рукавицей, чтобы придать ему максимум сходства с моим плюшевым другом. После этого звоню на коммутатор министерства и объясняю дежурному, что я сын Робера Дримма и забыл свой мобильный телефон в музее.

– Я вам сейчас пришлю кого-нибудь, мсье.

Я благодарю и вешаю трубку. На меня вдруг наваливается страшная усталость. Сказывается напряжение этого вечера, за который я повзрослел лет на десять. Но сейчас не время расклеиваться, я должен взять себя в руки. На минуту вытягиваюсь на кровати посреди плюшевого зверинца.