Время остановится в 12:05

И пока я отправлял на дно тело Пиктона, Керри поливала краской полицейских, чтобы ее арестовали. Это был самый простой способ попасть в участок, а там заявить о домогательствах отчима. Так она и сделала, однако потом под давлением матери забрала жалобу. Та явилась в полицию, стала кричать, что Керри лжет. Как в детстве, когда дочь пыталась рассказать ей об этом. А Бюрль, приехавший в участок вместе с ней, наоборот, изображал добряка, говорил, что великодушно прощает девочку за эту чудовищную ложь, это, мол, трудности переходного возраста.

У меня сжимается горло. Некоторое время я даже не могу произнести ни слова. Но потом всё-таки говорю:

– Но когда ты вернулась в этот день и повторила попытку – ты уже не отозвала жалобу?

– Нет. Но всё равно ничего не вышло. Весь мой план пошел насмарку, когда я встретила одного парня.

Неужели это обо мне? Осторожно задаю вопрос, который давно не дает мне покоя:

– Ты хочешь сказать, что помнишь нашу встречу в полицейском фургоне?

– Конечно. Но никогда бы не подумала, что ты тоже ее запомнишь.

Я стараюсь держать себя в руках. То, что сейчас открылось, меняет весь расклад. Стараясь не выдавать волнения, я спрашиваю, что с ней случилось, когда нас разделили на эспланаде Голубого холма. Почему из-за меня всё пошло насмарку?

– Я написала жалобу и не отказалась от нее, когда мать приехала вместе с Бюрлем. Тогда она заявила копам, что я просто психически нездорова. Якобы комитет конкурса красоты оказывал на меня такое давление, что я слетела с катушек. Но это дело замяли, поскольку через шесть недель я должна вести церемонию имплантации чипов на празднике святого Освальда в присутствии президента и нужно любой ценой избежать скандала. Чтобы меня не выпустили из-под ареста, я стала писать на планшете революционные лозунги и угрожать, что убью Бюрля, как только выйду из тюрьмы. Но копы сказали, что я зря стараюсь, они всё равно уже получили приказ освободить меня. Один из моих фанатов, арестованный одновременно со мной, согласился стать информатором при условии, что я выйду на свободу. И меня выпустили.

Я не верю своим ушам. Керри освободили благодаря мне. У меня словно вырастают крылья. Мое раскаяние улетучивается.

Я бормочу:

– Я так рад…

– Нечему радоваться. Когда мы вернулись домой, мать уехала на работу. А отчим, оставшись со мной наедине, тут же перестал прикидываться добрым понимающим папочкой. Он отхлестал меня протоколом допроса, потом стал распускать руки. И в итоге наткнулся на хлебный нож на месяц раньше…

Я сжимаю кулаки, с трудом сдерживая ярость. Удивительно, насколько похожи наши истории. Попытки всё исправить лишь ускоряют развязку.

– И что ты сделала?

– Снова прибегла к хронографу, как ты его называешь, чтобы сбежать из этого гребаного мира. Потом сделала еще одну попытку – и ты видишь результат.

Керри садится рядом со мной на кровать. Надо остановиться, сделать шаг назад и проанализировать, что с нами происходит, почему наши попытки неизменно дают осечку.

– А когда Бюрль на самом деле погиб? Я имею в виду, в нашей реальности? Какой это был день?

– Среда, седьмое августа.

– Во сколько?

Она разводит руками.

– Утром.

– Значит, мы попали в прошлое из разных точек настоящего!

Керри хмурится, не понимая, чему я радуюсь.

Я уточняю:

– Я попал из ночи вторника, шестого августа, то есть на несколько часов раньше тебя. Подожди, это же может всё изменить!

– Каким образом?

– Я вернусь в настоящее, когда Бюрль еще жив. И помешаю ему.

– Помешаешь? В чём?

– Умереть.

Она смотрит на меня с надеждой и недоверием.

– Но как?

– У меня есть стопроцентное средство благодаря матери. Положись на меня.

Лицо Керри озаряется улыбкой, но она почти сразу тает.

– Постой, Томас… Если Бюрль останется жив, он не объяснит мне действие хронографа. Значит, я не попаду в прошлое. И мы не встретимся.

– Мы встретимся в понедельник, двенадцатого, на церемонии имплантации чипов. Потому что я тоже участвую в празднике святого Освальда.

– Но я же буду с тобой незнакома!

– Ну и что? Познакомимся. Я-то буду помнить обо всём, что произошло здесь.

Керри смотрит на меня глазами, полными слёз. И вдруг порывисто прижимает к себе.

В эту минуту в замке лязгает ключ. Керри мгновенно исчезает под кроватью.

24

– Томас! – кричит мать.

Я бегу ей навстречу.

– Какие новости?

Она обессиленно падает на стул. Равнодушно смотрит на разгром в гостиной, на вываленное на пол содержимое ящиков и говорит бесцветным голосом:

– Его не обвиняют в алкоголизме.

– Отлично!

– Его обвиняют в убийстве.

– Кого?!

– Антони Бюрля нашли дома зарезанным. С фальшивым письмом о самоубийстве. Твой отец там часто бывал. Давал частные уроки его падчерице. Полиция считает, что Бюрля убил он… Девочку пока не могут найти. Возможно, она как-то замешана в том, что между ними произошло…

Я не успеваю сообразить, что сказать. Из спальни вылетает Керри:

– Это вранье! Господин Дримм ни при чём! Его там вообще не было! Бюрль приставал ко мне, я защищалась – вот как это случилось…

Моя мать смотрит на девушку ошарашенно. Внезапно ее лицо светлеет. Она хватает телефон прежде, чем я успеваю ей помешать.