Время перемен

Таким образом, новая дипломатия Кеннеди состояла в том, чтобы вести избирательную борьбу с силами национально-освободительного движения в «третьем мире». Но, конечно, речь шла не о том, чтобы установить равноправные отношения со странами «третьего мира». Скорее Соединенные Штаты были вынуждены теперь считаться с интересами и позицией многих этих стран в каждой конкретной ситуации. Но на фоне «открытого» дипломатического стиля США оставляли за собой полную свободу действия в любом районе мира, где подвергались опасности государственные интересы США. Их защита продолжала оставаться основой всей внешней политики Вашингтона[615].

С принятием доктрины «новых рубежей» расширялся и диапазон военных методов отстаивания американских интересов в «третьем мире». Так, создававшаяся республиканцами прежде всего как военная доктрина для противодействия советской угрозе, доктрина «массированного возмездия» в последние годы работы администрации Эйзенхауэра лишила американскую внешнюю политику возможности эффективно отстаивать свои интересы в «третьем мире». Попыткой пересмотреть такое положение была ближневосточная «доктрина Эйзенхауэра», но, как показали события лета 1958 г. на Ближнем Востоке, она не стала универсальным ответом на вызовы Ближневосточного региона.

Стремясь преодолеть существовавшую ограниченность «немирных» орудий американской политики, правительство демократов разработало военную стратегию «гибкого реагирования». При сохранении в силе элемента «массированного возмездия» и гонки ракетно-ядерных вооружений она предусматривала также усиленное развитие обычных вооруженных сил США и специальных частей, которые могли бы осуществлять ведение «обычных войн» – от антипартизанских диверсий до участия в локальных конфликтах.

Как писали в своих мемуарах председатель ОКНШ США в 1955–1959 гг. и вновь занявший этот пост при Кеннеди и Джонсоне в 1962–1964 гг. генерал Максвелл Тейлор, «для того, чтобы меч был эффективным оружием внешней политики, кузнецы, которые его выковывают, должны четко понимать те цели, для которых они с ним работают, а также те препятствия, с которыми для защиты национальных интересов этот меч потом будет бороться военными методами»[616].

«Новые рубежи» должны были рационализировать использование военной силы в «третьем мире». Видный американский обозреватель Х. Сайди писал: «В феврале 1961 г. Дж. Кеннеди был уже главнокомандующим с некоторыми отличающимися идеями; одна из них особого значения – о том, что США должны научиться тому, как сражаться с коммунизмом на своих собственных условиях. В прошлое ушла исключительная ставка на массированное возмездие Дж. Ф. Даллеса. Это был, по словам Кеннеди, выбор между уничтожением и унижением. Вооруженные силы США должны научиться вести тайные партизанские бои. Они обязаны обрести новую гибкость»[617].

К доктрине «гибкого реагирования» существовало теоретическое дополнение – «теория эскалации», согласно которой в конфликт должны постепенно вовлекаться все новые и новые силы – местные и американские обычные вооруженные силы. Этот же механизм предлагал оперативную схему по деэскалации конфликта.

«Кеннеди, – писал А. Шлезингер мл., – рассматривал мир как находящийся в состоянии неконтролируемых изменений, устремляющихся в направлениях, которые никто не может предвидеть. Он считал, что эквилибриум находился в неком равновесии между США и СССР… Проблема заключалась в нарушении существующего эквилибриума силы. Режим Кастро вызывал возражения не только потому, что он изгнал американские монополии, но и потому, что он предложил коммунизму базу в западном полушарии. Социальные изменения должны происходить мирно и не должны затрагивать престиж или обязательства Америки и России или опрокидывать баланс сил»[618].

Стиль работы и риторика новой администрации были противоположностью дипломатии Эйзенхауэра – Даллеса, «новые рубежи» готовили Москве в «третьем мире» ряд качественно новых вызовов[619].

Для политики СССР на Ближнем Востоке это обернулось прежде всего попыткой США отдалить от Москвы ее главного партнера в регионе – насеровский Египет. Расчет Вашингтона был прост: предложить Насеру «дружбу» именно в тот момент, когда между Москвой и Каиром накопился ряд взаимных претензий, касавшихся пути развития ОАР, гонений на египетских коммунистов, а также желания Насера быть полностью самостоятельным игроком на международной арене.