Время первых

Первым ЧП стала ошибка в расчетах, в результате чего корабль вместо трехсот пятидесяти километров «выстрелили» на высоту четыреста девяносто пять. Опасность подобной высоты состояла в том, что первый губительный для человека радиационный слой находится на высоте пятьсот километров. Экипажу «Востока‑2» повезло: они летали по орбите, находящейся всего на пять километров ниже. Если бы в этот момент на Солнце произошла сильная вспышка, то космонавты получили бы смертельную дозу радиации.

Но это было только начало. Все последующие неприятности экипажу еще предстояло пережить…

* * *

Леонов парил в невесомости на фоне черного звездного неба уже около десяти минут. Согласно полетному заданию ему оставалось еще дважды отойти от шлюзовой камеры для оценки работы вестибулярного аппарата и заключительной съемки всего корабля на камеру.

Засмотревшись на окружавшие красоты, Алексей опять упустил тот момент, когда фал полностью распрямился. Натянувшийся «поводок» резко одернул его за скафандр.

Не ожидая толчка, он беспомощно закрутился и совершенно потерял ориентацию.

Судорожно отыскав руками фал, космонавт ухватился за него, как за единственную спасительную соломинку. С его помощью он стабилизировал положение и начал потихоньку сближаться с кораблем…

* * *

В центральное помещение Командного пункта, где все еще рукоплескали очередной победе, ворвался взволнованный Комарь.

Подбежав к Каманину и сбиваясь почти на каждом слове, он доложил:

– Товарищ генерал!.. Кремль на связи! Просят… напрямую соединить с космонавтами.

Находившийся неподалеку Королев услышал доклад молодого офицера. Подняв руку, он остановил аплодисменты и добился полной тишины.

– Ну, соединяйте‑соединяйте.

– Соединяйте! – вторил Главному Каманин.

– Есть! – бросился к выходу Комарь.

* * *

Приближаясь к кораблю, Леонов прицеливался и готовился ухватиться за расположенную возле внешнего люка скобу. После этого он намеревался спокойно оттолкнуться и заняться медицинским экспериментом.

Внезапно наушники шлемофона ожили незнакомым голосом:

– Алексей! Алексей, как ты себя там чувствуешь?

Он отлично знал голоса всех тех, кто был причастен к управлению полетом с Земли. Но этот голос по радио слышал впервые.

– Ну как, хорошо, – откликнулся космонавт. – А кто это?

От неожиданности Леонов забыл про скобу и врезался левым боком в шлюз.

– Мы тут собрались все… Мы – члены Политбюро.

Спокойный голос, проглатывающий некоторые согласные, который Алексей где‑то и когда‑то слышал. «Мы – члены Политбюро…» Мысли в его голове путались, но он все же сообразил, с кем разговаривает.

– Леонид Ильич?.. – растерянно переспросил Леонов, лихорадочно нашаривая ладонью в пустоте.

– Да, Леша, это я.

– Докладываю, Леонид Ильич! Сознание ясное. Зрение не нарушено. Ориентация в норме. Человек может работать в космическом пространстве! Может работать!

– Вижу‑вижу, как ты там кувыркаешься, – довольно проворчал Брежнев. – Вся страна за тобой наблюдает. Весь мир! Мы очень гордимся тобой.

– Служу Советскому Союзу!

Левой рукой Алексей держался за скобу, в правой находилась камера. Выпустив ее на мгновение, он попытался отдать честь, но упругий скафандр сковывал движения, и ладонь в перчатке едва дотянулась до шлема.

– Мы тебя очень ждем. Возвращайся!

– Спасибо, Леонид Ильич! Постараюсь сделать все, чтобы с вами встретиться…

* * *

Наблюдавший за Леоновым по телеканалу Королев заметил скованность движений Леонова и обратился к медику – Евгению Карпову, контролирующему параметры членов экипажа:

– Какие у него показатели?

Тот развернул бумажный рулон самописца с кривыми чернильными линиями.

Проанализировав сигналы, сообщил:

– Давление и температура понемногу ползут вверх. Остальные показатели в норме.

– Воздух? – обернулся Сергей Павлович к Феоктистову.

– Использовано пятьдесят процентов, – сверившись с записями и показателями секундомера, доложил он.

– Давайте к следующему этапу.

Шаталов поднял микрофон внешней связи.

– Алмазы, работаем дальше по циклограмме.

* * *

– Алмаз‑2, приготовиться к отходу для оценки работы вестибулярного аппарата в невесомости, – произнес Беляев.

– Понял.

Держась за скобу, Леонов чуть подвернул вправо корпус и плавно оттолкнулся от шлюза…

Делая очередную запись в бортовом журнале, Павел бросил взгляд на панель приборов, где отражались пульс, давление, температура тела и частота дыхания Леонова.

Пульс заметно участился.

Перестав писать, Беляев вновь потянулся к микрофону:

– Алмаз‑2, как самочувствие?

Покончив с предпоследним отходом, Леонов вновь вернулся к шлюзу и с трудом ухватился за скобу. Дыхание было глубоким и учащенным.

– Отличное самочувствие, – ответил он. – Готов к заключительному этапу – к съемке корабля.

* * *

Внимание специалистов Командного пункта по‑прежнему было приковано к мониторам и самописцам.

Пожалуй, больше других в эти минуты волновался медик Евгений Карпов – заместитель начальника Государственного научно‑исследовательского и испытательного института авиационной и космической медицины. Он буквально не отходил от приборов, принимавших с орбиты зашифрованные данные о состоянии обоих космонавтов.