Время подонков: хроника луганской перестройки

После развода у нее состоялся разговор с отцом. Фотин практически свернул свою коммерческую деятельность. Он уже не работал в облисполкоме – его торжественно отправили на пенсию. А пенсионером он был уже давно, только работающим. То, что он не хочет больше заниматься бизнесом, объяснял своим солидным возрастом – ему было более шестидесяти лет. Вроде, правильное объяснение. Но на самом деле, после убийства Семерчука-старшего, он стал бояться, что и его тоже могут убрать. Боязнь за свою жизнь была главной причиной ухода его из бизнеса. Он понял, что сила любви к жизни обратно пропорциональна его деньгам. Платить приходилось многим: милиции, прокуратуре, рэкетирам и притом на последних не пожалуешься первым – эта триада – единое, целое в период рынка. От Кушелера он ожидал подлости и она произошла. Хорошо, что он успел изъять свои деньги из банка, а без денег остались вкладчики, клюнувшие на тысячу процентов годовых. Когда, через три года, пришло время выплачивать дивиденды, банк рухнул, а Кушелер смылся в Израиль, гражданином которого он, оказывается, был. А эта страна не выдает своих граждан-преступников другим странам. Но деньги у Фотина были и еще шли от продажи недвижимости Семерчука-старшего. Семерчуку-младшему он решил ничего не давать – он уже не зять. Но все равно ему пришлось тоже немного выделить – все-таки он наследник отцовского состояния. Небольшие, по его нынешним меркам деньги, шли от магазинов, которыми владела его племянница – Лариса. Но более десятка миллионов долларов у него насобиралось – хватит ему, и его внукам.

Он хотел счастья дочери и решился на не простой разговор. Этот разговор произошел накануне нового года. Фотин всегда делал подарки дочери и внукам и спросил у Лены, – какой подарок она хочет?

– Не знаю, папа, – ответила Лена, – у меня такое состояние, что ничего не хочется.

– Я знаю, что ты продолжаешь встречаться с Матвеевым… – Фотин никогда не называл Николая по имени, только по фамилии.

– Да, папа. Встречаюсь…

Отец помолчал, собираясь с духом, чтобы предложить дочери конкретный подарок и спросил:

– Ты его очень любишь?

– Да. – коротко ответила Лена, которой такой разговор был неприятен. Любовь – это ее личное дело.

– Ты не сердись, доченька, что я задаю такие вопросы. Мне хочется тебе помочь. Ты не знаешь, как он живет со своей женой? Доволен, своей семейной жизнью или нет?

– Вроде, доволен, – ответила Лена, пока не понимая, к чему такой разговор завел отец.

Наконец, Фотин решился произнести главное:

– Я вот, что думаю, дочь. Не поговорить ли мне с Матвеевым по поводу оформления ваших отношений? Я имею в виду, чтобы вы жили вместе.

Лена молчала, пораженная его словами. Она не могла ничего ответить – отец всегда был против Николая, а теперь предлагает ей совместную жизнь с ним. Фотин, не дождавшись ответа от дочери, вынужден был уточнить свои слова:

– Мы с матерью, очень сильно переживаем за тебя. Конечно, Семерчук был подонком, но не все люди святые, и такие, как он, тоже создают семьи. Но все это уже в прошлом. Вот какая мысль созрела у нас с матерью… Если мы поговорим с Матвеевым, чтобы он на тебе женился. А его жене я дам денег. Я не буду скупиться – дам миллион долларов, или даже больше. Жена Матвеева будет обеспечена до конца жизни. Тебе и твоему новому мужу достанется мое наследство…

Он не смог до конца изложить свой план, как Лена резко вскочила со стула и голосом, звучащим фальцетом, не сказала, а прокричала:

– Ты думаешь, что Николай подонок, как Семерчук? Нет! Он мне сказал, что свою семью не бросит, потому что это будет предательством для детей!

– А тебя и твоих детей ему не жаль?! – Вскипел Фотин. – Был бы он порядочным человеком, то давно бы прекратил эти встречи с тобой! Не мучил бы тебя. Ну, погуляли бы немного и разошлись в разные стороны. А я дам его жене столько денег, что она сможет устроить новую жизнь. Потребуется – найду ей нового мужа!

И вдруг из глаз Лены хлынули слезы. Плотина терпения создавшегося положения, которую она построила для себя, чтобы отгородиться от чужой жалости и вмешательства, вдруг рухнула. Сквозь слезы она горько, даже с надрывом, произнесла:

– Папа! Ты уже раз помог мне с замужеством. Можно сказать, что ты все подстроил, чтобы на мне женился Семерчук! Если бы не ты, не мама, не их родня – я бы никогда не вышла замуж за Семерчука. Это ваша работа, которая привела меня к краху, а вас к семейному позору! Если бы вы меня не толкали в объятия Семерчука, то я бы уже двадцать лет жила с Николаем!

– Но у него тогда ничего не было за душой… Как можно было отдавать тебя замуж за человека без материальной основы?

– Для тебя важны деньги, недвижимость! Мы бы сами создали материальную основу. И жили бы счастливо. И зачем я только тогда беспрекословно слушалась вас?

И слезы беспрерывной рекой текли по ее щекам. Любовь не замечает шрамов, полученных в жизни. И Лена к этому времени осмыслила, что самую большую рану в ее жизни нанесли ей ее родители – беззаветно любящие свою дочь, и эта рана души и мозга кровоточила в ней уже двадцать лет, и заживать не хотела.