Время политики

Что же касается городского фольклора, то самыми главными, самыми свободными, самыми гибкими и самыми универсальными его жанрами стали во второй половине XX века частушка и анекдот. Они же – соответственно – поэзия и проза. Они же – проповедь, кафедра, общественная дискуссия, свободная пресса и все то, что в наши дни называется «лентой новостей» или «актуальным комментарием».

Посредством именно этих – летучих и бесконечно мобильных жанров общество реагировало на различные, в том числе и тревожные, в том числе и грозные, события.

Однажды в процессе одной из дискуссий по поводу позитивной или негативной роли иронии я сказал, что коммунистический тоталитарный режим был побежден анекдотом. Так и сказал: «Советскую власть сокрушил анекдот».

Если это и полемический перехлест, то, по-моему, не такой уж сильный. Во всяком случае, я и теперь с большой степенью убежденности повторил бы тот свой тезис.

Но в те времена анекдот всегда располагался как бы за стенами официальной жизни – можно метафорически сказать: «за кремлевскими стенами».

А в наши дни – похоже, что внутри. Нет, даже не так. Все эти стены и то, что внутри их, и то, что вокруг них, и то, что ниже, и то, что выше их, – все это вместе басни, внутри матерной частушки, внутри блатной песни.

Когда-то мне очень нравилось, – впрочем, нравится и сейчас, – одно раннее стихотворение Натальи Горбаневской. Оно маленькое, его совсем нетрудно процитировать полностью. Вот оно:

А я откуда? Из анекдота,
из водевиля, из мелодрамы,
и я не некто, и я не кто-то,
не из машины, не из программы,
не из модели. Я из трамвая,
из подворотни, из-под забора,
и порастите вы все травою,
весь этот мир – не моя забота.
А я откуда? Из анекдота.
А ты откуда? Из анекдота.
А все откуда? А всё оттуда,
из анекдота, из анекдота.

Это стихотворение было написано в шестидесятые годы, а ощущение, что «всё оттуда, из анекдота, из анекдота», сохраняется в полной мере.

С одним, впрочем, существенным уточнением.

В наши дни предлог «из», обозначающий все же выход или, по крайней мере, возможность выхода, незаметно, но решительно сменился предлогом «в», никакого выхода не предполагающим.

Из своего детства я смутно помню какую-то детскую радиопьесу с дидактическим, так сказать, наполнением. В этой пьесе какие-то «юные герои» поочередно оказываются внутри разных жанров художественной литературы и таким образом, попадая в разные курьезные или даже опасные ситуации, учатся их различать и понимать их условности и особенности.

И вот мы все, казалось бы, выросли, но снова время от времени оказываемся внутри разных жанров и разных текстов.

Реагируя на те или иные события или высказывания последнего времени, многие говорят: «Такое ощущение, что мы оказались внутри скабрезного анекдота, внутри басни Крылова, внутри рассказа Зощенко, внутри романа Кафки…»

Да, такое ощущение есть. Но именно потому, что оно у нас есть, можно сделать не совсем все же плачевный вывод о том, что мы не совсем внутри. Что мы и снаружи тоже.

Да, мы одновременно внутри и снаружи. Тому, чтобы мы сложили руки и совсем смирились с положением «внутри», препятствует воспринятое все из той же, условно говоря, старой детской радиопьесы умение отличать одни жанры от других, а также различать границы межу текстом и реальностью.

Так уж получилось, что великая русская литература, породив некоторое количество курьезных, гротескных или ужасных литературных героев, вместо того, чтобы преподать с их помощью великий и поучительный урок, «открыть обществу глаза» или просто предостеречь, не выдержав груза собственных идейно-воспитательных амбиций, выпустила их, этих самых героев, на свет божий, оплотнила их, влила в их жилы вполне жизнеподобную кровь, одела их в одежды двадцать первого века, дала им возможность говорить и действовать по своему усмотрению – на потеху или на ужас нам всем.

Они-то сами не знают о том, что они все литературные персонажи, что они граждане «страны литературных героев» – была когда-то такая популярная радиопередача. Они-то думают, что они люди. Причем люди самые главные.

Лиричные сказочные времена, когда очкарик с благородным сердцем мог в какой-то момент непреклонно сказать: «Тень, знай свое место», и тень трусливо скукоживалась и сливалась со стеной, боюсь, что давно уж закончились.

Какая уж тут «тень»? Какие такие «ученые»?

Вот сижу я, допустим, совсем недавно в кафе, а за соседним столиком сидит парочка, очень симпатичная на вид и по всем признакам взаимно влюбленная. Из их нежного щебета до меня доносится: «Хочу занять место в этом комитете, чтобы повысить свой статус в известном тебе бизнес-проекте». Она же понимающе кивает и нежно, с некоторой даже гордостью смотрит на него, своего героя, рассеянно поигрывая розовым айфоном.