Время предательства

Гамаш открыл книгу и нашел то, что искал:

– «Но кто тебя обидел так, / что ран не залечить, / что ты теперь любую / попытку дружбу завязать с тобой / встречаешь, губы сжав?» Ваши слова.

– Да. И что? Я написала много слов.

– Это было ваше первое опубликованное стихотворение. И оно остается одним из самых известных.

– Я писала и получше.

– Может быть. Но мало такого же проникновенного. Вчера, когда мы разговаривали о приезде Констанс, вы сказали, что она призналась вам, кто она такая. И еще вы сказали, что больше не задавали ей никаких вопросов. Увы.

Она поймала его взгляд, и ее лицо искривилось в усталой улыбке.

– Я подумала, может, будет для тебя зацепка.

– Стихотворение называется «Увы». – Гамаш закрыл глаза и процитировал наизусть: – «И когда… снова встретимся, прощенные и простившие, / не будет ли тогда, как прежде, / слишком поздно?»

Рут держала голову прямо, словно готовилась к отражению атаки.

– Ты все знаешь?

– Да. Думаю, что и Констанс знала. Я знаю это стихотворение, потому что оно мне нравится. Она его знала, потому что любила человека, который вдохновил автора.

Гамаш снова открыл книгу и прочел посвящение:

– «Посвящается В».

Он аккуратно положил книгу на стол между ними.

– Вы посвятили «Увы» Виржини Уэлле. Стихотворение написано в тысяча девятьсот пятьдесят девятом году, через год после ее смерти. Почему вы его написали?

Рут молчала. Она наклонила голову и посмотрела на Розу, потом уронила тонкую, с синими прожилками руку и погладила утиную спинку.

– Я ведь с ними ровесница. Почти день в день. Как и они, я выросла во время Великой депрессии и войны. Мы перебивались с хлеба на воду, мои родители еле выживали. Голова у них была занята другими вещами, а не нескладной, несчастной дочерью. И я стала интровертом. Жила богатой вымышленной жизнью, в которой превратилась в одну из пятерняшек. Шестую. – Она улыбнулась, ее щеки чуть порозовели. – Я знаю. Шесть пятерняшек. Бессмыслица.

Гамаш не стал заострять внимание на других логических ляпсусах.

– Они всегда казались такими счастливыми, такими беззаботными, – продолжила Рут.

Голос ее стал тихим, а на лице появилось выражение, которого Гамаш не видел прежде. Мечтательное.

Тереза Брюнель проследовала за Кларой из кухни в мастерскую.

Они прошли мимо призрачного портрета на мольберте. Незаконченная работа. «Вероятно, лицо мужчины», – подумала Тереза без особой уверенности.

Клара остановилась перед другим холстом.

– Я его только начала, – сказала она.

Терезе не терпелось увидеть картину. Она была большой почитательницей Клары.

Две женщины стояли друг подле друга. Одна растрепанная, во фланелевых штанах и свитере, другая в изящных брюках, шелковой блузке, свитере от Шанель, подпоясанная тонким кожаным ремешком. Обе держали кружки с горячим травяным чаем и смотрели на полотно.

– Что это? – спросила наконец Тереза, наклоняя голову то влево, то вправо.

– Вы хотите спросить, кто это? Мой первый портрет, написанный по памяти.

Тереза подумала, что у Клары нелады с памятью.

– Это Констанс Уэлле, – пояснила Клара.

– Вот как? – Тереза опять наклонила голову, но поняла, что, сколько ни наклоняй, изображенное на холсте никогда не будет похоже на одну из знаменитых пятерняшек. – Она, вероятно, не закончила позировать вам.

– Она и не начинала. Отказалась, – сказала Клара.

– Правда? Почему?

– Она не сказала, но, наверное, не хотела, чтобы я увидела то, что она скрывает, или чтобы рассказала о ней этим портретом слишком многое.

– Почему вы захотели ее написать? Потому что она одна из пятерняшек?

– Нет, я тогда этого не знала. Ее лицо показалось мне интересным.

– А что вас заинтересовало? Что вы в нем увидели?

– Ничего.

Суперинтендант отвернулась от полотна и уставилась на свою собеседницу:

– Pardon?

– Понимаете, Констанс была удивительная. Смешливая, дружелюбная и добрая. Замечательный гость за обедом. Она заходила ко мне раза два.

– Но? – подсказала Тереза.

– Но я чувствовала, что мне никогда не узнать ее ближе. На ней была какая-то личина, вроде лакированной маски. Она словно уже сама по себе была портретом. Нечто созданное, ненастоящее.

Некоторое время обе разглядывали красочную кляксу на холсте.

– Я хотела узнать, не знаете ли вы кого-нибудь, кто мог бы установить спутниковую тарелку? – спросила Тереза, вспомнив о своей миссии.

– Знать-то знаю, только это не поможет.

– Что вы имеете в виду?

– Спутниковые тарелки здесь не работают. Можно попробовать комнатную антенну, но сигнал очень слабый. Большинство из нас получают новости по радио. Если случается какое-то серьезное событие, мы поднимаемся в спа-гостиницу и смотрим телевизор там. Но я могу дать вам почитать хорошую книгу.

– Merci, – улыбнулась в ответ Тереза, – но, если вы все же порекомендуете мне специалиста по тарелкам, я буду вам признательна.

– Нужно позвонить.

Клара оставила Терезу в мастерской созерцать полотно и женщину, которая была не совсем реальной, а теперь умерла.

Рут крепко сжимала в руке поэтический сборник.

– В первый же день Констанс пришла ко мне. Сказала, что ей нравится моя поэзия.