Время предательства

– Единственное, что мы можем, – подключиться к телефонной сети и повысить ее проходимость.

– Это такое старье, – сказала Тереза. – Но все же лучше, чем ничего. Я знаю, что в отдаленных районах вы пользуетесь также коммуникационными узлами и мобильными спутниковыми тарелками. Они здесь работают?

Он покачал головой:

– Не очень надежно. Долина расположена слишком низко.

– Или горы вокруг слишком высоки, – с улыбкой сказала Тереза. – Я предпочитаю такой взгляд.

Гамаш открыл холодильник и достал из него бекон и яйца. Тереза вынула хлеб из хлебницы и начала его нарезать, а старший инспектор тем временем выложил бекон на чугунную сковородку.

Бекон шипел и щелкал, когда Гамаш протыкал его и перемещал кусочки по сковородке.

– Доброе утро, – сказал Жером, входя в кухню. – Я учуял запах бекона.

– Почти готово, – порадовал его Гамаш от плиты.

Он принялся разбивать яйца и выливать в сковородку, а Жером тем временем накрывал на стол.

Несколько минут спустя они сидели перед тарелками с беконом, яичницей-глазуньей и тостами.

В окне над раковиной Гамаш видел сад Эмили и лес за ним, покрытый таким ярким снегом, что он казался скорее голубым и розовым, чем белым. Трудно было найти место более идеальное, чтобы спрятаться. Не существовало более безопасной конспиративной квартиры.

Старший инспектор знал, что они в безопасности, но и отрезаны от мира.

«Как пятерняшки, – подумал он, глотнув крепкого горячего кофе. – Пусть остальной мир пребывал в бездне Великой депрессии, их вытащили оттуда и поместили в безопасное место. Им дали все, что они могли пожелать. Кроме свободы».

Гамаш посмотрел на своих друзей: они ели бекон с яйцами и намазывали домашний джем на домашний хлеб.

Они тоже имели все, что могли пожелать. Кроме свободы.

– Жером… – начал он неуверенно.

– Oui, mon ami?

– У меня к вам медицинский вопрос. – Мысль о пятерняшках напомнила ему вчерашний разговор с Мирной.

Жером опустил вилку:

– Я вас слушаю.

– Это насчет близнецов, – сказал Гамаш. – У них обычно общий плодный пузырь?

– В матке? У однояйцевых близнецов – да. У разнояйцевых – нет. У них у каждого свое собственное яйцо и собственный пузырь.

Его одолевало любопытство, но он не спросил, чем вызван вопрос Гамаша.

– А с чего вдруг такой вопрос? – не выдержала Тереза. – Счастливое объявление о вас и Рейн-Мари?

Гамаш рассмеялся:

– Как бы ни было замечательно обзавестись близнецами в наши годы, я отвечаю «нет». Меня, вообще-то, интересует многоплодная беременность.

– Многоплодная? Насколько многоплодная? – спросил Жером.

– Пятеро.

– Пятеро? Вероятно, имело место экстракорпоральное оплодотворение, – сказал Жером. – Или применялись средства от бесплодия. Близнецы из нескольких яиц почти наверняка не идентичны.

– Нет-нет, эти однояйцевые. Вернее, были однояйцевые. А вот об экстракорпоральном оплодотворении тогда и слыхом не слыхивали.

Тереза уставилась на него:

– Вы говорите о пятерняшках Уэлле?

Гамаш кивнул:

– Их, как всем известно, было пятеро. Однояйцевых. В чреве они разделились на двойняшек и находились в двух плодных пузырях. А пятая была отдельно.

– Ах, Арман, вы такой дотошный следователь, – сказал Жером. – Вы доходите до самой матки.

– Плоды никогда не попадают под подозрение, – ответил Гамаш. – В этом их большое преимущество.

– Хотя и недостатков тоже хватает. – Жером помолчал, собираясь с мыслями. – Пятерняшки Уэлле. Мы изучали их в медицинской школе. Настоящая сенсация тех времен. Сенсация не только в многоплодной и однояйцевой беременности, но и в том, что все они выжили. Удивительный человек доктор Бернар. Я как-то раз слушал его лекцию, он тогда уже достиг весьма почтенного возраста. Однако оставался проницательным и все еще гордился девочками.

Гамаш хотел возразить ему, но решил воздержаться. Незачем вываливать идола в грязи. Пока.

– Так в чем ваш вопрос, Арман?

– Я о той из пятерняшек, что была в чреве отдельно. После их появления на свет это могло иметь какое-то значение?

– Какое, к примеру?

Гамаш задумался. И в самом деле, о чем он?

– Ну, внешне она не отличалась от других сестер, но в каких-либо иных аспектах она могла быть на них не похожа?

– Ваш вопрос за пределами моей компетенции, – сказал Жером, но все же ответил: – Я думаю, так или иначе это на нее повлияло. Не обязательно в худшую сторону. Она могла стать более гибкой и независимой. Остальные, вероятно, имели естественную приязнь к той сестре, с которой находились в одном пузыре. Такая физическая, физиологическая близость на протяжении восьми месяцев не могла не сказаться, должна была связать их узами, более крепкими, чем личностные. Но та девочка, что развивалась в одиночестве? Она, вероятно, в меньшей степени зависела от остальных. Чувствовала себя более самостоятельной.

Он вернулся к намазыванию джема на тост.

– Или нет, – пробормотал Гамаш, думая о том, какой могла быть жизнь вечного чужака в замкнутом маленьком сообществе.

Может, ей не хватало той связи, что соединяла других? Может, она чувствовала себя одинокой, видя, как они близки?