Человеку, который на самом деле положил начало процессу изгнания Христа из Европы. С английской буржуазной революции стартовал марафон отмирания монархий по всей планете. И всякий раз в новом революционном вихре политическая борьба будет переплетаться с борьбой антицерковной. Спустя полтора века после английской, Великая французская революция будет уже откровенно безбожной: французы начнут жечь храмы, подвергать пыткам священников, уничтожать мощи святых. В еще более жутком масштабе развернется это действо во время нашей атеистической Октябрьской революции.
Как скажет в XX веке святитель Николай Сербский:
И кажется, мы переживаем сейчас последний акт этого судебного процесса. Вглядываясь теперь во всемирную апостасию, трудно не увидеть ее истока еще там, в первом выступлении Лютера. То, что началось с протеста против «неправильного» в Церкви, завершается протестом против самого Бога.
Революция, как и любое зло, знает только одно движение – вширь. Она должна умножаться и питаться новыми и новыми идеями и жертвами, утверждаться новыми победами – всегда пирровыми, но такими яростными и внешне впечатляющими.
Нервная атмосфера потрясений и срывов отображается и в искусстве – из Италии по всей Европе разлетается стиль барокко. Здесь все сломано, все взрывно, напряжено, динамично, буйно. Во всем – какая-то аффектация, надрыв и порок. Неспроста само слово «барокко» – от португальского
Эпоха барокко – это уже чистое развлечение. Вместо паломничеств – променад в парке; вместо рыцарских турниров – «карусели» и карточные игры; вместо мистерий – театр и бал-маскарад. Появились качели, «огненные потехи» (фейерверки). На место икон встали портреты и пейзажи, а музыка из духовной превратилась в приятную игру звука. Женщина эпохи барокко встает на каблуки и дорожит неестественным: бледностью кожи, вычурной прической; она носит удушающий корсет и искусственно расширенную юбку на каркасе из китового уса. А мужчина бреет усы и бороду, душится духами и носит напудренные парики. Джентльмен – (от англ.
Во всем этом царит дух какой-то поломки, отхода от естества. Порочность пьянит и лишает возможности оценить себя трезво, а значит, и увидеть Бога. В итоге на место Бога человек ставит самого себя. Эта предельная идея всех революций находит воплощение в философии гуманизма и идеях Ренессанса. Уже в полную силу расцветает ренессансное представление о человеке как о разумнейшем существе и центре Вселенной. Самому Богу отводится роль «спящего». Он мыслится не как Спаситель, но как Великий Архитектор, который создал мир подобно тому, как часовщик создает механизм. А потом механизм уже работает без него. Так и тут, сотворив мир, Бог якобы почил от своих трудов и никак не вмешивается в дела Вселенной.
Новые пророки Запада – это ученые-естествоиспытатели. Но пока еще в этих людях осталась горячая вера. Философ Френсис Бэкон и математик Рене Декарт, которые положили начало научному методу исследования, были убеждены, что Бога можно доказать разумом. Математик и астроном Джоаннс (Иоганн) Кеплер установил законы движения планет вокруг Солнца. Физик и друг папы римского Галилео Галилей поспорил с гелиоцентрической системой вращения Солнца вокруг Земли. Исаак Ньютон, который открыл в этом веке закон всемирного тяготения, был убежден, что математика вносит большой вклад в понимание Божьего плана. Роберт Бойль, который назвал своим именем закон Бойля для газов, а также написал важный труд по химии, при этом полемизировал с атеистами.
Повсюду в европейских столицах учреждаются Академии наук и научные общества. Но несмотря на то, что выдающиеся ученые эпохи – верующие, все чаще по духу этих лет науку начинают противопоставлять религии. Хотя области у них совершенно разные. Религия связывает с Творцом. Подлинная наука изучает творение, а через него – самого Творца. Прежде именно Церковь вдохновляла ученых на исследования и санкционировала науку.
Но «бунташный век» свергает королей с престолов, изгоняет прежние идеалы из общества, а Бога – из сердец людей.
Возможно, чтобы не вовлечься в строй мировых революционных преобразований, Господь дал нам пережить такую смуту в начале века, с которой не сравнится никакая из будущих европейских. Бунташный век начался в России. Но наша Смута привела не к перемене строя, а к практически полному уничтожению государства.
Перед смутой
«Народ безмолвствует»