Кирилл лежал под высокой елью, укрытый до подбородка брезентовой тканью, он посмотрел на свою грудь в поисках раны и ничего не обнаружил, боли не ощущалось, тело было лёгким. Утреннее солнце мирно освещало лес, перед глазами Кирилла с ветки дерева свисала тонкая паутинка с качавшимся на её конце маленьким серым паучком. Невольно Кирилл бросил взгляд туда, где, как он помнил, должны были стоять мешочки с золотом — они были на месте.
«Видно это был сон, но сон очень ясный», — подумал он. Мысль эта не принесла никакого беспокойства, отчего-то он был уверен, что всё идёт как нужно.
Радость от привидевшихся ему ночью образов вспыхнула с новой силой, и Кирилл понял, что сны эти — предвестники больших перемен в его жизни. Он встал, подошёл к костру и, надвинув кепку на лоб, сел рядом с золотоискателями, стараясь не глядеть им в глаза, чтобы не выдать весь спектр охвативших его чувств. Тимофей, наливая ему чай, сказал:
— Хорошо, что ты оклемался, Кирилл, мы уж думали, удар с тобой приключился. Обсуждали тут, что дальше делать. Богдан ещё сон свой мне рассказывал. Говорит, ведьма ему ночью примерещилась.
Он повернулся к Богдану, давая ему понять, чтобы он продолжил.
— Да, приснилась мне ведьма… — нехотя сказал Богдан своим хриплым голосом, характерный говор выдавал в нём уроженца юга России.
Видно было, что он не хочет разговаривать на эту тему, но воля Тимофея была сильнее, и Богдан продолжал:
— Старуха пришла сюда к костру, древняя, страшная как чёрт, вся в лохмотьях, глаза горят как угли, пальцы длинные, скрюченные, а с нею оборотень…
— Волк, — неожиданно для себя сказал Кирилл, и сам испугался реакции Богдана, который вскочил на ноги, выкрикивая проклятия в адрес ведьмы. Но то ли тот был испуган до крайности, то ли просто не умел ругаться по-настоящему, его вспышка не произвела такого ошеломляющего впечатления, как вспышка Тимофея несколькими днями раньше, а скорее выглядела жалкой на неё пародией.
Тимофей скомандовал ему повелительно:
— Прекрати-ка истерику.
И, когда Богдан, уткнув голову в колени, сел на место, сказал Кириллу:
— Ты, стало быть, тоже что-то во сне видел. Видно, тут и в самом деле место какое-то необычное. Может, здесь газ какой из-под земли выходит, или растения какие-нибудь растут ядовитые, или же испарения болотные?
Он огляделся, но, не обнаружив никаких признаков ни того, ни другого, ни третьего, задумался, почёсывая небритый подбородок, а потом сказал:
— Мне ведь тоже… ведьма эта ночью привиделась, и такой сон отчётливый был, будто бы и не спал я вовсе… Подошла она ко мне и сказала кое-что на ухо… Не старая она ещё на вид-то, не такая, как тебе примерещилось, — повернулся он к Богдану.
— Чертовщина всё это! — прохрипел тот, видимо, уже окончательно потеряв всякую способность здраво рассуждать. — Уходить нам нужно отсюда, пока не поздно, а то заморочат нас бесы…
— Уходить, говоришь? А знаешь, сколько мы вчера намыли? — Тимофей показал ему на мешочки с золотом: — Тебе за три года столько не заработать. А ведь мы только лотками мыли, вот сегодня-завтра нормальную промывку наладим — желоб сделаем. Намоем пуда полтора и уедем, а потом сюда со взрывчаткой придём — вскроем тут всё к чёртовой матери! Здесь счёт на тонны идёт! И всё это золото наше! Где-то тут жила, брат, настоящая жила, коренное золото — ты же видел, какие самородки большие!
Похоже, его уверенность ободрила Богдана, который, качая на руках тяжёлый мешочек с самородками, повеселел и сказал:
— Верно, Тимофей Павлович! Сон он и есть сон, никак он на явь не влияет, прав ты! Золото — вот оно, а ведьмы — нету!
Они засмеялись и заговорили оба одновременно, уже расслабившись и, как видно, подсчитывая в уме прибыль. Богдан громко взахлёб смеялся, рассказывая своё уже наполовину забывшееся сновидение:
— Ха-ха-ха! А она мне и говорит, что, мол, «лучше домой уходи подобру-поздорову», а я, дурак, не знал что ответить, а сейчас бы, конечно, пристрелил её сразу, когда она золото в ручей бросила, а ты-то, Тимофей, в неё не попал во сне моём… Тимофей хохотал в ответ:
— Ха, а мне она сказала, что
Продолжая смеяться, Богдан похлопал себя по карману, показывая, что самородок на месте, но вдруг побледнел и трясущимися пальцами стал расстёгивать «молнию» нагрудного кармана. Толстыми пальцами он минуту шарил в нём, но вытащил только щепотку табачных крошек и несколько засохших жёлтых еловых хвоинок.
Кириллу показалось, что сейчас с этим здоровяком случится сердечный приступ — хлопая округлившимися безумными глазами с расширенными зрачками, он беззвучно открывал и закрывал рот в попытке хоть что-то сказать. Стало его даже немного жаль — он опять превратился в трясущийся студень, только отдалённо напоминающий человека.
Тимофей пристально посмотрел на Кирилла и, видимо, не обнаружив в нём ничего подозрительного, проговорил медленно: