Время Сигизмунда

— С кем вы были на Днестре в этом походе? — спросила, сдерживаясь, Анна.

Старый Чурили глядел то на сына, то на княгиню, его сердце билось молотом, как раньше уже, как в молодые годы, ждал развязки с беспокойством и тревогой.

— С паном князем.

— С моим мужем? — спросила, покраснев, Анна.

— Да.

Она вновь бросила на него взгляд, сильный, полный вопросов и надежды.

Чурили едва мог сдержать себя.

— Где вы жили раньше? Говорите, на Подолье, но в которой стороне?

— Недалеко от Винницы, — сказал Чурили.

Анна, совсем забывшись, со слезами на глазах, дрожа, стала в него всматриваться, и с криком вскочила со стула:

— Это он! Это он!

Тогда довольный этим доказательством неожиданной памяти, Чурили бросился перед ней на колени, но ни слова не мог вымолвить, плакал; Анна упала на стул вся в слезах.

Старик не знал, что делать.

— Да, это я, это я, — сказал наконец Надбужанин, — и спасибо, княгиня, что вы узнали своего старого слугу. Эта минута вознаградила меня за татарский плен, за муки долгих лет, за всё!

— Может ли это быть? Может ли быть? — прервала Анна. — Это не сон? Это вы? И вы могли узнать меня?

— Я вас сразу узнал, когда просил у вас милостыню у дверей князя Соломерецкого, но тогда я не был узнан, ни позже, когда я долго сидел под этим домом.

— Как это? Тот нищий, литовник?

— Это был я.

— Я вас узнать не могла.

— Ничего удивительного! Я вас узнал, потому что те годы, которые меня прибили, смяли, вы плыли тихо, спокойно.

— О! Не говорите этого! Вы не знаете. Ничего не знаете. Эти годы и для меня прошли, оставив следы. Мой ребёнок! Вы знаете судьбу моего ребёнка? Его вырвали, похитили снова…

И она начала плакать.

Старый Чурили беспокойно ходил по комнате, тщетно пытаясь удержать терзающее его чувство.

— Надежда на Бога, — добавил он тихо.

— На одного Бога! — повторила княгиня, будто с упрёком.

— И на ваших друзей! — прибавил с энтузиазмом младший. — Мы найдём его, вернём вам; я сам, я пойду и не покажусь иначе, только с ним.

— Да воздаст вам Бог! Вы не знаете, как я люблю сына. Потерять его! Единственную радость, детства которого я видеть не могла, которую мне нельзя было ласкать. Жизнь так коротка, страшно подумать, что она пройдёт одиноко, всегда только в грустных надеждах на ребёнка, в слезах.

Старик крутился, задетый за живое.

— А вы бы предпочли, — добавил он, — чтобы он оставался здесь и был, может, схвачен?

— Ведь он и так схвачен! — с удивлением ответила княгиня.

— Да! Да! Но кто знает?

— Что вы хотите сказать?

— Хм! Я этого не знаю, ничего не знаю, но, однако, смекаю. Князь Соломерецкий сердит, беспокоен, стало быть, он не в его руках. Он выехал из Кракова, угрожая и бушуя. Значит, князь Станислав не в его руках.

— А где же он может быть?

— Я не знаю, — прибавил Чурили, пожимая плечами, — но может кто-нибудь из друзей его спрятал, укрыл.

— Из друзей? — с удивлением воскликнула Анна. — Ради Бога, мой старый Чурили, вы с ума сошли. Если друг, неужели я об этом не узнала бы.

— Я ничего не знаю, но я так предполагаю, — молвил старик, — что не сказали бы вам, во-первых, для того, чтобы вы ненароком не открыли тайну.

— Я? Моё дитя! Собственный ребёнок!

— Невольно, — сказал смущённый старик.

— В конце концов, мой добрый Чурили, хотел бы друг так меня мучить?

Шляхтич поправил кунтуш, а скорее подёргал его на себе.

— Я ничего не знаю, — сказал он, — но догадываюсь, что в конце концов — кто знает? — всё будет хорошо.

— Дай-то Боже, — со вздохом воскликнула Анна.

— А если получится, я найду князя, я. Сегодня, сейчас я еду и без него не вернусь.

Старик с недовольством поглядел на сына.

— Если бы он был в Кракове, ему бы угрожали тысячи опасностей. Князь…

— Ведь вы говорили, что он уехал? — прервала Анна.

— Только вчера, я видел его кортеж иностранного автора-мента и дырявые локти придворных, — добавил презрительно шляхтич.

Анна бросила на него суровый взгляд, словно напоминала ему, что это был её родственник, и хотя порочный и враг, он носил фамилию её ребёнка. Старик обуздал себя.

— Будьте спокойны, — сказал он тихо.

— Как вы хотите, чтобы я о нём не беспокоилась?

— Положитесь на меня.

— На меня, — прервал сын, — я его найду.

Чурили нетерпеливо махнул рукой.

— Как шляхтич и ваш старый слуга… — сказал он, кладя правую руку на грудь.

— Друг, — поправила его княгиня.

— Ручаюсь, что князю ничего в эти минуты не угрожает, будьте спокойны.

— Откуда вы это знаете? — живо прервала его Анна, сравнивая в уме его слова с предостережением сына. — Значит, вы знали?

— Ничего, ничего не знаю! — воскликнул упрямый шляхтич. — Но надеюсь, чувствую.

— Значит, только на вере, надежде, предчувствии вы мне ручаетесь?

— Достаточно, что ручаюсь, княгиня.

— Нет, не достаточно, — прервала Анна, — вы должны мне поведать.

— Отец, — воскликнул сын, — если вы что-нибудь знаете…

— Ничего не знаю, — прикрикнул старик.

— Этого быть не может, вы что-то знаете!

— Знаю, не знаю, — сказал Чурили, осаждённый, беспокойный, не зная, как справиться и не желая говорить, — а не могу сказать.

— Ради Бога! Матере! Матере! — воскликнула она, складывая руки.

— Но я ни о чём не знаю.