Время Сигизмунда

— Достаточно вам, — сказал он, — на этот раз знать, что у ребёнка есть враги, что желают его погубить, что тут, в Кракове, есть кто-то, кто на него охотится, что выдан был в руки деда неким confratra, жаком, прозванным Урвисом. Допросите, прикажите позвать.

Пан Пудловский был заинтересован новостью, выбежал за Урвисом, однако с маленькой надеждой поймать его, потому что этот жак чаще был под окнами мещанок, чем в бурсе. Дивным случаем сениор нашёл его на лестнице.

— Поди-ка сюда, — закричал он, — поди сюда, мне надобно тебе кое-что сказать.

Урвис хотел было удрать, потому что у него были какие-то срочные дела, но не имел возможности. Опустив уши, он медленно пошёл на верх, размышляя только, за какие из многочисленных преступлений последует наказание. Пудловский в молчании привёл его в комнату и, словно хотел его ещё больше испугать, запер за ним дверь.

— А теперь, — сказал он, — если хочешь выйти целым, говори правду.

Урвис побледнел.

— Ты выдал в руки нищего Мацка Сковронка?

Жак замялся, но вскоре, собираясь с мужеством, сказал:

— Я.

— За что? И для чего? Пожалуй, ты не знаешь, что выдал его на пытки, на смерть? — прибавил ксендз.

— На смерть? — воскликнул студент, заламывая руки. — Я! Я!

В это время за дверью второй комнаты послышался шелест.

Сениор и пробощ обратили туда взгляды, но быстро их снова направили на жака, у которого были слёзы в глазах. Урвис был самым большим негодяем, но мысль, что выдал на погибель брата, что совершил очень страшное, в его убеждении, преступление, выдав того, кого был обязан защищать, проняла его так, что он упал на колени.

— Это может быть! — воскликнул он. — Я! Я! Я скажу вам всё, всю правду.

— Говори, — сказал сениор.

— Вечером встретил меня дед Лагус и начал спрашивать о Мацке. Говорит: «Есть тут его родственник, что ему добра желает, приходите с ним ко мне, я его им приведу. А если будет отпираться, не обращай внимания, хоть бы плакал; эти слёзы ему наградятся, потому что он совсем не знает, какое его счастье ждёт».

— На самом деле его ждало, — добавил священник, — разбойничье похищение и чуть ли не смерть, он разбил ему голову.

Жак заткнул себе уши, живо встал и крикнул:

— Я убью этого пса деда!

— Оставь его в покое, настигнет его наказание и без тебя.

— Но где Сковронок? Кто его спас?

— Будь за него спокоен, и благодари Бога, что избавляет тебя от угрызений совести.

Пудловский по кивку ксендза открыл в молчании дверь, и полубезумный жак вышел, скорее вылетел под костёл искать Лагуса, которого, однако, нигде найти не мог.

Пробощ тем временем, поговорив с сениором, которому всё, что знал, не видел нужды говорить, дав, однако, понять, что мальчик находиться у него, попрощался и ушёл.

Едва дверь за ним закрылась, когда из другой вышел из своего укрытия бледный и смущённый Хахнгольд.

— Откуда этот ксендз? — спросил он Пудловского.

— Отсюда неподалёку, из окрестностей, возможно, откуда-нибудь из Прошовиц, правда, я не помню места.

Хахнгольд взял шапку.

— Я должен спешить, — сказал он, — простите, пора отправиться в дорогу.

— А мои страусиные крылья?

— Будут, будут!

Говоря это, кампсор схватился за дверную ручку и живо спустился по лестнице, так что уходящего медленно пробоща нашёл на улице. Там, оглядевшись вокруг, натянув на уши шапку, подтянув под бороду плащ, он медленно пошёл за ксендзем.

Пробощ возвращался уже в монастырь, не в состоянии нигде найти сведений об Агате, решил вернуться домой, чтобы ухаживать за ребёнком. В этот день ему уже было поздно возвращаться, поэтому хотел переночевать у Бернардинцев, а на следующее утро уехать.

Еврей шёл за ним прямо до дверей и, видя, что ксендз вошёл в монастырь, будто задумался и вернулся в город. На повороте улицы он встретился с незнакомцем, одетым в зелёное.

— Я вас ищу, — воскликнул еврей, хватая его.

— Меня? А что?

— Мальчик.

— Где?

— Я знаю, где, но нет на это помощи, дело очень уж размазалось. Сюда приехал ксендз узнать о нём. Он в деревне у ксендза.

— Далеко?

— Около Прошовиц, но Лагус его найдёт, потому что уже пошёл искать в ту сторону.

Незнакомец задумался.

— Нужно послать ещё кого-нибудь, вы мне обещали, делайте!

Кампсор хватался за бороду и кивал головой.

— Сначала знать бы место. Ай! Ай! Какого труда мне это стоит!

— По крайней мере не говорите, что вам не заплатили!

Еврей с презрением пожал плечами.

— Такая работа!

И он ушёл. Оттуда он направился прямо в шинку Крачковой, которую мы описали выше. Там, как всегда, пьяниц хватало, собрание под вечер увеличилось и шумно гуляло над кружками.

Еврей только втиснул через дверь голову, дал какой-то знак и вывел сильного молодого парня с кривой рукой. Был это знакомый ему нищий, за свой изъян прозванный Криво-ручкой, сидел он под костёлом Бернардинцев, ел в монастыре и спал там, прислуживая, насколько ему позволял его изъян. Кампсор его знал, как знал практически всех бродяг.

Он достал белый грош и показал ему.

— Кто вчера заехал к Бернардницам с ксендзем?

— Пробощ из-под Прошовиц.

— Как зовут?

Нищий, всю руку вытягивая за пожертвованием, сказал имя, еврей быстро ушёл, а Криворучка вернулся в шинку, улыбаясь.