Время собирать груши

Вообще мне кажется, что когда-нибудь надо будет написать псевдонаучную книгу, как в преломлении восприятия пародиста происходила смена эпох или, как меня учили в МИСиСе, общественно-экономической формации. Я, как человек, который сделал себе карьеру, пародируя Горбачева, этот момент гнетущего распада СССР почувствовал даже в своих сценических выступлениях. До какого-то момента пародия на Горбачева была моим главным и, может быть, единственным козырем, потому что пародистов было достаточно много. С Горбачевым я был первым, и многие были уверены, что это рискованно и безумно, что это абсолютно авантюра. Не знаю… Наверное, мои молодость и безбашенность лишали меня чувства страха и ощущения того, что меня могут как-то, так сказать, глобально прикрыть. Ну, и потом я искренне поверил тем лозунгам, которые пропагандировались и продвигались перестройкой и самим Горбачевым. Мне казалось, что это нормально, я же не оскорблял Горбачева, не спекулировал на каких-то дешевых моментах. По моему мнению, у меня была идеально качественная пародия с точки зрения литературного содержания, с точки зрения этики и эстетики. Я вообще на протяжении всей своей жизни следую критериям этичности. А главный критерий этичности пародии для меня таков: чтобы в присутствии героя пародии я мог позволить себе ее сделать, в присутствии его родственников, его близких друзей, и чтобы мне не было стыдно, чтобы я не испытывал потребности оправдываться – мол, извините, это на потребу публики, а так-то я очень уважаю Ивана Ивановича…

Мне никогда не было стыдно пародировать Горбачева, но по поводу распада и развала СССР, могу сказать, что, наверное, август 1991 года, пресловутый путч, а потом возвращение Горбачева – уже в этот момент мне как артисту, как пародисту стало понятно, что все, уходит эпоха.

Может быть, для меня это было достаточно болезненно, потому что уходит успех, уходит эта острота восприятия данного персонажа, этого образа, и с каждой неделей событий августа 1991 года становилось понятным, что взошла новая звезда, что Борис Николаевич Ельцин полностью затмевает, в том числе и сценическое пространство того, что было связано с Горбачевым и его персоной. И, конечно, для меня это был достаточно интересный и болезненный момент перехода. Я начал подбираться к образу первого президента России, но шлягером он не был. И в сознании широкой общественности, то есть зрителей, Ельцин еще не был звездой для пародии. Я это говорю как артист. Есть Лещенко, Кобзон, Аркадий Райкин, ты их пародируешь, и это благодатная почва, потому что их вся страна знает, знает фактуру, есть материал для пародии. А Ельцин еще был немножко сыроватым материалом для пародии, и я оказался на распутье: прежний герой уходит, а новый еще не закрепился. И вот так удивительным образом совпало… Декабрь 1991 года, конечно… В воздухе витало ощущение того, что мы прощаемся с огромной эпохой, что от того общего пространства, которое называлось СССР, остается какая-то жалкая имитация. Все менялось, страна назвалась сначала Союз Суверенных Государств, потом Содружество Независимых Государств, Горбачев пытался маневрировать, сохраняя какие-то свои эфемерные позиции. Уже было понятно, что все трещит по швам, и те драматические события в Беловежской Пуще только констатировали тот очевиднейший диагноз. Как бы трагично это все ни выглядело, но это уже была данность.

И тут стали происходить удивительные вещи. Весной 1990 года у меня произошел мой первый выезд за пределы Советского Союза, да еще и с гастролями. Позвал меня Вячеслав Добрынин. Мы тогда были едва знакомы. Несколько раз виделись на каких-то концертах в Москве. И вдруг он мне позвонил и предложил поехать в гастрольный тур по ГДР.

Очень интересная получилась поездка – и вообще, и в разрезе истории и геополитики. Дело в том, что уже произошли драматические изменения, пал режим Эрика Хонеккера, героя многочисленных анекдотов про брежневские поцелуи, уже была разрушена Берлинская стена, западные и восточные немцы свободно ездили друг к другу на машинах, но советская группа войск в ГДР еще продолжала находиться, и гастроли в нашей Западной группе войск были делом весьма распространенным. Многие советские артисты туда ездили. И вот пригласили Добрынина, а он взял с собой молодого начинающего юмориста.

Это был, конечно, потрясающий опыт. Не знаю, может быть, несколько десятков концертов там состоялось. Очень интересные воспоминания и впечатления. Советские офицеры, которые там продолжали служить, рассказывали удивительные вещи. Например, что такое немецкая дисциплина? Те же самые гэдээровские товарищи, которые до свержения режима Хонеккера были их лучшими друзьями, и они ходили друг к другу в гости, отмечали все праздники, как только коммунистический режим был свергнут, так же дисциплинированно стали советских ненавидеть, вообще перестали с ними общаться.