Время сомнамбул

Сашок Неклясов, первый из заболевших, тоже никуда не выезжал из своей хижины. Отсутствия других сомнамбул, схлынувших в одночасье, он не заметил, как не замечал раньше их присутствия. Он жил, как и прежде, своей жизнью, пребывая в скорлупе своего сна. Но появление детей Варгиных, с которыми он вырос, сколько раз вместе рыбача на взятом без спроса баркасе их отца, пробило брешь в глухой стене его снов. Воспоминания, одно ярче другого, ворвались в его сознание осколками какого-то другого, давно виденного сна. В этом сне Неклясов был подростком, Сашком, которого спивавшиеся родители, едва ворочая языком, посылали в магазин за водкой: «Давай, Сашок, сгоняй на посошок!» Они рассыпались пьяным смехом, а он стыдился их, зажав деньги в потном кулаке, по дороге в город давал себе клятву никогда не быть таким же, не брать в рот и капли спиртного. Но жизнь взяла свое. И уже на похоронах отца (мать умерла следом) напился до чертиков.

— Он не узнаёт нас, — войдя без стука, сказал младший сын Варгиных.

— Ничего удивительного, — выкладывая на стол продукты, шепотом произнес старший. — Сколько всего произошло, мы тоже его с трудом узнаём.

Вдруг Неклясов встрепенулся. Окинув взглядом стол с разложенной на тарелках снедью, отложил на пол пульт и, поднявшись, достал из комода бутыль самогона. Вслед за ней на столе появились три граненых стакана. Сколько раз он делал это? Никто бы не мог сказать. Но вполне достаточно, чтобы это въелось у него в плоть и кровь.

— А ты говоришь, не узнаёт, — рассмеялся старший брат. — Ну, не стой истуканом, разливай!

Сон как сон. Разве в нем нельзя напиваться?

Однако семья Варгиных, принявших судьбу с достойным восхищения смирением, была исключением. К прошедшим лагерь относились как к чужим, прокаженным, их отводили в церковь, которую священник переоборудовал в лазарет.

— Тут приоритет одиноким, — встречал он родственников в марлевых повязках, которые подгоняли сомнамбул лыжными палками, упирая их острием в спины. — Мне со всеми не справиться. Может, передумаете?

— Нет уж, святой отец, взялись за дело, так доводите до конца. А иначе будут по улицам шляться — домой мы их все равно не пустим.

Священник брал вновь прибывшего за руку.

— Хоть едой помогите, — оборачивался он к родственникам, отводя лунатика в храм. — Мы тут голодаем.

— Все голодают. Но чем сможем, поможем.

Тех, кто держал слово, были единицы. О сомнамбулах, бывших когда-то родственниками, ставших другими, никем, даже не людьми, а черт знает кем, забывали, выйдя за церковные ворота.

Странно, но часть горожан, пользуясь всеобщим хаосом, бросилась грабить банки. Грабить, конечно, сильно сказано, в них не было никакой охраны, сигнализация, конечно, срабатывала, завыли сирены, но ехать из полицейского участка было некому, а видевшим, как воры входят в опустевшие банки, было не до них. Грабители взламывали сейфы, запускали руки в кассы, набивая карманы банкнотами, ставшими простой бумагой. На что они рассчитывали? Пережить вирус? Действовали безотчетно, пользуясь вседозволенностью, толкавшей их на преступление? Или удовлетворяли свое, а если уж начистоту, то всеобщее желание разбогатеть, которое при других обстоятельствах никогда бы не сбылось? Их мечта о богатстве вдребезги разбилась о могильную плиту сомнамбулизма, но они продолжали упрямо следовать ей. Они складывали деньги в хозяйственные сумки, набивали целлофановые пакеты, едва выдерживавшие тяжесть, а если отрывались ручки, брали их под мышку, прижимали к груди, не обращая внимания на вываливающиеся купюры, и все это — дрожащими руками, то и дело вскрикивая от возбуждения. Получали ли они удовольствие? Чувствовали ли себя калифами на час? Во всех случаях это выглядело смешно. Но смеяться было некому. Все были озабочены бессмысленными поисками выхода и, как встревоженные муравьи, метались по замурованному вирусом городу. Пустые разговоры, в которых преобладали междометья, радостные восклицания, когда слышали вдруг, что кто-то придумал лекарство от вируса, горечь разочарования, когда новость оказывалась очевидной ложью. Но жители цеплялись за соломинку, им нужно было чем-то себя занять, отвлечь от ужасного ожидания стать сомнамбулой. И грабить банки с этой точки зрения было ничем не хуже всего остального.