И ближайшая неделя подтвердила его правоту.
В городе уже полным ходом шла вакханалия. Спиртное, которое доставали, где только могли, развязывало языки.
— А что терять, хоть напьемся напоследок.
— Да, теперь всех накроет. А начальство, вот увидите, на вертолетах смоется.
— Как пить дать! Надо бы мэра с его людьми в лагерь отправить, пока не поздно.
— В лагерь? А кому его охранять? Солдаты-то разбежались. Там одни «изолированные». Теперь уже и не «изолированные». — Раздавался пьяный смех. — Короче, они не сегодня-завтра сюда пожалуют. Ждите.
Все в ужасе замолкли.
Но иные куражились:
— Скорей бы уж, что ли. Надоело умирать от страха.
А сами втайне надеялись, что проскочат, что болезнь каким-то чудом обойдет их стороной. Разливали еще вина и спьяну цеплялись за соломинку.
— А может, проспиртоваться насквозь, тогда и вирус не возьмет?
— Ага, не возьмет! Неклясов уж на что был пропойца, а заболел первым. Нет, все тут сгинем, помяните мое слово.
Вечером в лагере были выставлены обычные караулы, а ночью началось повальное бегство. Ужас, дикий ужас перед лунатизмом оказался сильнее логики, погнав охранников куда глаза глядят. К полудню казармы опустели. Город остался беззащитным, готовым пасть перед сомнамбулами. И те не преминули воспользоваться представившейся свободой. А вместе с ними, прорвав рубеж обороны, в окраинные кварталы хлынула болезнь.
— Они идут! — заметались по центральным улицам горожане, видевшие издалека фигуры с раскинутыми, как у распятых, руками.
— Где? Где? — сбиваясь в кучки, спрашивали их.
— Со стороны лагеря, они повсюду. Скоро будут здесь!
Молодой мужчина выскочил из дома с ружьем.
— Надо стрелять! — кричал он, бешено сверкая глазами. — Слышите, надо стрелять!
— В кого? — остановили его. — Там же у всех родственники, а есть еще и заключенные фильтрационного барака. С ними как быть?
— К черту разбирательства! Положим их всех! У меня дома дети, я никого не подпущу!
— А мертвых куда? Пока похоронишь, заразишься. Уж если охранники не убереглись.
— Мне плевать, — упрямо повторил мужчина, сжимая ружье, — сюда никто не подойдет.
— А солдаты? У них тоже оружие. Начни палить, решат, что сомнамбула. Кто будет разбираться?
Последний довод охладил мужчину. Он поставил ружье прикладом на землю.
— Так что же делать?
— Надо всем уходить в тундру. Срочно.
— А кордоны?
— Как-нибудь договоримся, они же люди. А не пропустят, прорвемся.
Огромная толпа, включая женщин, детей и беглых солдат, повалила из города.
Мэр, которому доложили о происходящем, позвонил губернатору.
— У нас есть новые больные, и солдаты бросили свои посты около лагеря. Положение критическое, через час-другой «изолированные» будут в городе.
— И что вы от меня хотите? — сухо спросил губернатор. — Мы направили вам врачей, солдат, сделали все, что смогли. Вы так рвались взять управление в свои руки, но все провалили.
Мэр обомлел.
— Ну, эвакуируйте хотя бы детей. Пришлите вертолеты, для этого еще есть время.
Губернатор сделал паузу.
— Это слишком рискованно. — Он закашлялся, продолжив охрипшим голосом. — Я отвечаю за весь край, у меня десятки таких городов, как ваш. Вы это должны понимать. Кроме того… — Он снова закашлялся. — У нас тоже зафиксированы случаи… э-э… распространившегося у вас заболевания.
Мэр сглотнул слюну.
— Наш врач?
— Да. Заразился министерский гардеробщик, принимавший у него плащ. Оба изолированы. Но у гардеробщика семья, и неизвестно, с кем он еще контактировал. Теперь вы понимаете?
Мэр дал отбой.
Жители, оставшиеся в городе, заперли свои дома, опустив на окнах ставни, как перед входом вражеской армии. Они ждали сами не зная чего, но непременно ужасного, неотвратимо надвигавшегося, — апокалипсиса, не меньше. Ничего не понимавшие дети, глядя на трясущиххся от страха, истерично покрикивающих матерей, испуганно плакали. Их отцы в это время припали к окнам, готовые грудью защищать свои семьи, но совершенно не представляли, как. Все готовились не иначе как к последним дням, рисуя картины Страшного суда, однако все прошло на редкость мирно.
Оказавшись в привычной обстановке, на улицах, где провели большую часть жизни, сомнамбулы разбрелись по своим домам. Они действовали рефлекторно, на автопилоте. Их встретили забаррикадированные двери и наглухо закрытые окна. Они пробовали в них стучать. Им не открывали. Однако уходить сомнамбулы не собирались, продолжая топтаться на тротуарах. Ощупывая стены, они проводили ладонями по штукатурке, оставлявшей белую сажу, и начинали выть. Их вой подхватывали другие сомнамбулы, попавшие в такое же положение, и вскоре над городом стоял невыносимый рев, будто включили сирену воздушной тревоги.
— И собака скулит, если ее домой не пускают, — перекрикивал вой священник, расхаживая по улицам. — Будьте же людьми, это же ваши родственники. Помогите им, они и так настрадались.
— Вот и забирай их к себе в церковь! — раздалось из одного окна.