Время сомнамбул

Мэр разъезжал по улицам в сопровождении полицейского, а за рулем был все тот же водитель в бейсболке. Молча наблюдали, что творится в городе: толпы бесцельно шатающихся, будто был праздник без какой-то определенной программы и оттого уже порядком всех утомивший, и было не разобрать уже, кто сомнамбула, а кто здоров, наглухо заколоченные двери подъездов чередовались с распахнутыми настежь, глядевшими мрачной темнотой, прижатые к тротуарам машины, с которых, непонятно зачем, сняли дворники, множество пьяных, и всюду глаза, безумные, страдальческие, шальные, испуганные, сочащииеся отчаянием, глаза, ищущие надежду, обреченные вскоре превратиться в стеклянные, как у сомнамбул. Каждый в любой момент может оказаться ненужным, вспоминал мэр последний разговор с губернатором, как наш город, от которого уже открестились. Да, случись что, и ты обречен быть сам по себе. Ты становишься изгоем. Но почему? Виноват ли свалившийся лунатизм? Нет, и в обычной жизни, по большому счету, никто никому не нужен, в ней ни у кого нет друзей, кроме собственной тени. Если разобраться, все держится бог знает на чем: на нитке, честном слове, на соплях. И вирус рушит все как карточный домик. Да, это лакмусовая бумажка. И нет от него спасения, потому что его не было и раньше. Но он, мэр, исполнит долг до конца. Как может. Но до конца. Городской глава отвернулся от окна и, чтобы больше не молчать, обратился к полицейскому:

— Наверно, сбежавшие из города уже добрались?

Тот пожал плечами.

— Не только, вроде того, добрались, — встрял водитель, глядя на пассажиров в свое зеркальце. — Некоторые даже, вроде того, вернулись.

— Как некоторые вернулись?

— Ну те, кто, вроде того, уцелел.

«Значит, открыли стрельбу, — догадался мэр, хмыкнув своим мыслям. — Конечно, у них же приказ».

— Знаешь такого?

— Вроде того. Сосед с час назад прибежал.

— Вези к нему.

Сосед сидел в палисаднике прямо на земле, уставившись в одну точку. Из простреленной руки, кое-как перевязанной разорванной рубашкой, сочилась кровь. Мэр тронул его за плечо, тот вскрикнул, подняв искаженное болью лицо.

— Да их за такое под трибунал мало! — вскипел мэр. — Устроили бойню?

Вернувшийся из тундры кивнул.

— А переговоры были?

Снова последовал кивок.

— Ты, вроде того, расскажи, как было, — наклонился водитель. — Вроде того, как мне, так и сейчас.

Вернувшийся свидетель заговорил. Сбивчиво, еле двигая губами, будто рот у него был забит песком.

— Мы подошли как люди, — жевал он, — стали метров за сто, а их начальник сразу через громкоговоритель: «Идите назад!» Наши, сложив рупором ладони, закричали: «“Изолированные” прорвались, нам нельзя возвращаться!» «Ничего не знаем, у нас приказ никого не пропускать!» Наши заволновались. Задние напирали, передние приблизились к солдатам на несколько шагов. «Стойте, иначе стреляем!» Начальник сказал это сурово, как мог, а у самого чуть голос не сорвался. Это многих обнадежило. Мол, не будут стрелять, не посмеют. Живые же люди. — Забыв про рану, вернувшийся свидетель смахнул слезу, сразу скривившись от боли. — А они…

— Нет им оправдания, — возмущенно сказал мэр. — Нет, и быть не может.

Но оправдание солдатам было, причем сильнейшее, какое только может быть — страх. Да, ими руководил дикий страх, ни с чем не сравнимый, вот они и открыли огонь, сначала вразнобой — неизвестно, у кого первого сдали нервы, но его выстрел послужил сигналом, — потом все слаженнее, солдаты подхватывали, и кончилось все залпом. Некоторые, и таких было немало, целили в воздух, поверх голов, но и других хватало. Солдаты обезумели, палили и палили, едва перезаряжая винтовки, хотя толпа быстро рассеялась, завалив тундру ранеными и убитыми, а кто оказался счастливее, кто стоял дальше, за спинами сраженных, сразу дал стрекача, так что в считанные секунды оказался на расстоянии, недосягаемом для пуль. Но солдаты не слышали даже офицера, приказавшего прекратить огонь, так что ему пришлось бить шомполом по задранным стволам, а случалось, попадать и по рукам, головам, в общем, куда придется. Это был расстрел, форменный расстрел, как ни крути. Женщины и дети лежали вповалку, истекая кровью, смешивавшейся с грязными лужами. Увидев, что они наделали, солдаты остолбенели, некоторые стали рыдать, как дети, размазывая по щекам слезы грязными ладонями.

Представив эту картину, мэр сел в машину.

Так кто же сомнамбулы? Кто действовал как лунатики? И какая разница, по какую сторону кордона находиться?

— Они за все ответят, — сказал он полицейскому. — За все.

— Перед кем?

Полицейский отвернулся к окну. Мэр и сам понимал, что отвечать было не перед кем. Губернатор? Так он сам приказал выставить заслон. А что стрелять стали — выхода не было. Разве в своем городе он вел себя не так же? И до стрельбы доходило. И до трупов. Он все покрывал. А губернатор тем более замнет это кровавое дело.

— Вроде того, перед богом.