Время созидать

Кипучая суета Сорфадоса – желто-серого гиганта с белыми шипами храмов по хребту холма – сперва ошеломила Арона, оглушила его. За последние три года он привык к морю, к упорядоченной жизни военного корабля, где нет места безделью. Привык к склянкам, ранним подъемам, вахтам, обжигающему солнцу, изнуряющей работе.

И вот наконец – суша. Кренится под ногами, пытается сбежать в сторону дорога – с непривычки слишком уж надежная, недвижная. А толпа знай себе несет его узкими и широкими, круто забирающимися вверх и резко спускающимися вниз улицами, мимо трактиров, портиков, чайных домиков, храмов, жилых домов, канцелярий, складов и военных казарм.

…Это был небольшой дом, выкрашенный в небесно-синий цвет. Узор из мозаики, изображающий волны, повторялся по карнизу и у каждого окна, над широкой террасой натянут полосатый тент.

Сердце скакнуло и замерло, когда Арон открыл калитку и вошел в ухоженный садик. К нему кинулся огромный черный пес, залаял глухо, предупреждающе. Арон замер на дорожке, не двигаясь, а из глубины сада вышла девушка в пышном голубом платье, прикрикнула на пса строго и улыбнулась Арону:

– Добрый день. Вы кого-то ищете?

– Эвелин?

– О! – Она всплеснула руками. – Арон!

Миг – и они бросились друг к другу, и не было конца поцелуям, объятьям и возгласам радости. Арон смущался – какая взрослая стала Эви!

А потом они пошли в прохладный дом, и сестра усадила его за стол и принесла кувшин холодного молока.

– Мамы нет? А отца? А Марла где? Ты что, одна тут, птичка? – он ее называл так – а ведь сейчас она была совсем не та легконогая девчонка, какой он ее помнил – и статью, и лицом пошла в мать. Расцвела. Сколько ей – семнадцать уже?

– Отец в Волчьем доме, как обычно, Марла с господином Шанно на стройке в Талли.

Арон сразу заметил, как резко, вдруг она сникла, лицо потухло – словно светило солнце за витражным окном – и пропало.

– Мы тебе писали. Только письма не успевают, – каким-то виноватым тоном сказала она. – Не доходят… Год уже прошел, как мама…

Она смолкла, но Арон понял.

Ссутулившись, сидел за столом в большой комнате. На стене две картины: он с Саадаром, Марлой и мамой – в тот год он выпустился из мореходной школы – и вид города с Эйбского холма. Обе – кисти Диего Ларса. Арон то сжимал, то разжимал кулак, глядел на узорчатую скатерть – на картины он не смотрел – цветы и плетнистые лозы расползались какими-то потеками. Вдруг он понял, что беззвучно плачет, но не отвернул, не спрятал лицо.

Дом жил вокруг как будто сам по себе, что-то происходило – служанка вывешивала на веревки белье, кто-то подметал пол, кто-то поставил перед ним тарелку с горячим бульоном, кто-то убрал его башмаки и кису.

– Вот так дела, приятель, – произнес знакомый голос, ничуть, кажется, не изменившийся. Арон оторвался от желто-красных узоров и увидел, что на пороге стоит Саадар – такой же высокий, огромный, только полностью седой, да и шрамов прибавилось, и морщин. – Вот так дела.

По-прежнему тяжелая ладонь легла на плечо.

Они проговорили с Саадаром всю ночь, пили вино, а наутро, когда рассвело, Арон, совершенно трезвый, отправился к Элье Веспе – туда, где похоронили маму.

Он прошел по широкой улице, по которой мимо медленно тряслись повозки, бежали по делам прохожие, тянулись на рынки вереницы быков, коз, овец. И вдруг он вышел на площадь, а впереди открылся океан – яркий, искрящийся.

Купол Эльи Веспы блестел под солнцем терракотой и белизной.

Арон нашел небольшую полукруглую нишу в северной стене храма, там, где был похоронен первый мастер-архитектор храма. Солнечный луч косо падал на нее из высокого окна, зажигал искрами мозаику, и изображение сначала не складывалось, распадалось – только приглядевшись получше, Арон понял, что на нем: двое взрослых и ребенок идут куда-то, к какому-то большому красивому городу впереди.

«Если вы ищете памятник госпоже Мариди, то взгляните вверх».

Арон замер под огромным раскинувшимся куполом – еще белым изнутри.

Он вспомнил, как в последний раз виделся с матерью три года назад – она тогда была страшно занята, как обычно. Но очень обрадовалась, и весь вечер они сидели на веранде ее дома, не похожего ни на дом деда в Файоссе, ни на сгоревший особняк отца в Даррее. Тут было много воздуха и света, и в каждой комнате внизу – великолепная мозаика. Драконы извивались, путешествуя из комнаты в комнату, морские змеи плыли вслед за кораблями, а из рассветной дымки вставали южные острова. Арон представлял, как двигаются руки мамы, выкладывают кусочек за кусочком целую картину, а Саадар помогает ей – и вот их ладони соприкасаются, мама улыбается смущенно…