Время спать

По пути в спальню я стягиваю с себя одежду: черную мешковатую футболку с полосой посередине, джинсы «Ливайс» (у них еще дырка на левой штанине, которую я пытался выдать за дизайнерскую, но на самом деле это просто дырка) и боксерские трусы, которые я сегодня не без оптимизма надевал. В спальне темно, окна занавешены еще с прошлого вечера — утром я встал с кровати, не приходя в сознание, — но мне это не мешает. На ощупь нахожу повязку и беруши — они лежат возле кровати — и залезаю под одеяло. Несколько секунд лежу на спине в ожидании того, что мои пять чувств наконец сыграют диминуэндо. Зрение и слух отключаются как обычно. А вот обоняние и осязание, как ни странно, только обостряются. Я чувствую, что правой рукой прикасаюсь к чему-то жесткому. По ощущениям похоже на очень грубую шерсть. К тому же… подождите-ка, я чувствую какой-то запах. Жуткий такой… Этот запах сопровождается другим жутким ощущением, на этот раз тактильным: какое-то мокрое теплое пятно расползается по моей простыне.

— А-А-А-А-А-А-А-А-А! — ору я, не понимая зачем и по какому поводу, просто меня вдруг охватывает невообразимый ужас.

Выпрыгиваю из кровати, даже не удосужившись снять наглазники и вытащить беруши, и принимаюсь носиться по комнате, полуголый, ничего не слыша и не видя, припрыгивая и вопя изо всех сил. А потом сквозь беруши до меня доносятся какие-то приглушенные звуки.

— Ну, вперед! Давай трахнем ее… Давай трахнем! Трахнем!!!

По-моему, самый сильный страх у нас вызывает неизвестное, когда нечто непонятное таится в темноте или в тумане; и когда чуешь присутствие такого «нечто», хочется только одного: чтобы оно приняло какую-то форму, любую форму — все лучше неизвестности. Абсолютно любую форму, исключая Сумасшедшего Барри — а особенно Сумасшедшего Барри, который лежит в твоей кровати, где он еще и обмочился. Сняв наглазники и беруши, я включаю свет: он стоит передо мной в невозможно вонючем пальто и размахивает руками. Секунду я молчу. Потом начинаю орать.

— Убирайся отсюда, бомжара гребаный!!! Ты как сюда забрался? Убирайся давай!!!

— А у тебя яиц нет.

Руки Барри на мгновение замирают. Нечасто ему случается своими глазами видеть доказательства того, что его любимая фраза неверна. И он снова начинает махать руками.

— Ну, вперед! Давай трахнем ее… Давай трахнем! Трахнем!!!

— Ну, как хочешь, — не выдерживаю я и кидаюсь в его сторону.

К этому моменту я уже могу не обращать внимания на вполне естественное нежелание прикасаться к Сумасшедшему Барри. Перепрыгнув через кровать, бросаюсь на него, молочу придурка кулаками по голове. Они тонут в копне его спутанных рыжих волос.

— Ай-яй-яй-яу-у-у-у-у-у-уа-ай! — вопит Барри. — О-о-о-о-о! Помогите! Господи! Спасите!

Он встает на четвереньки и пытается прикрыть голову руками. Я усаживаюсь ему на спину. И тут в комнату врывается Ник.

— Это не то, что ты подумал! — пытаюсь оправдаться я.

— Чего? — не понимает Ник.

— Трахнем ее!

— У меня здесь этот гребаный Сумасшедший Барри! Звони в полицию! Он сюда как-то проник! И он был в моей кровати! Понимаешь, в моей кровати!

— Так вот куда он делся, — отвечает Ник.

— Быстрее, держи его за… Что ты сказал?

— Ну…

Я медленно слезаю с Сумасшедшего Барри. Где мой… Ах, вот он. Барри даже не шевелится, когда я выдергиваю из-под него халат, словно фокусник, срывающий скатерть с заставленного посудой стола, и направляюсь к соседу, попутно пытаясь завязать пояс.

— Что ты сказал?

— «Так вот куда он делся», — отвечает Ник.

Он смотрит мне в глаза. Черт. Судя по взгляду, он не просто далеко, он на расстоянии нескольких световых лет отсюда.

— Вообще, перестань называть его Сумасшедшим Барри. Это просто ярлык, который навесило на него общество.

— Меня зовут Сумасшедшим Барри, су-мас-шест-ви-е — это такая игра, — нараспев произносит Барри.

Ник окидывает меня презрительным взглядом и идет к Барри, который по-прежнему сидит на четвереньках. Он встает на колени и обхватывает Барри сзади вокруг живота, вздувшегося, как у голодного африканского ребенка.

— Ай-яу-у-у-уа-ай! Не-е-е-ет! Спасите!

— Все хорошо, Барри. Давай поднимайся.

— Ник, ты что, козел, вытворяешь?

— Я ему помогаю.

— Может, ты оставишь Барри на секунду в покое и объяснишь мне, в чем дело?

Ник отпускает Барри и поворачивается ко мне лицом. Глаза у него светятся какой-то недоброй энергией.

— А ты, наверное, уверен, что понимаешь, где нормальное, а где безумное? — восклицает он. — Тебе ведь это ясно, правда? Люди, у которых есть дом, которые ходят на работу, ездят на машине, разговаривают по телефону, обсуждают, что увидели вчера по телевизору, с которыми спят их начальники, — они нормальные. А те, которые живут на улице, которые кричат что вздумается, которых не заботит, хорошо или плохо они поступили, которые поют где угодно и когда угодно лишь потому, что у них такое настроение, — они сумасшедшие. Знаешь, Габриель… это как посмотреть.

— Но он обмочился в моей кровати!