Время старого бога

Она обходила скорбящих с чайником и сэндвичами, а закончив дело, снова встала рядом с отцом. Взяла его под руку, поддерживая его, подставляя себя как опору. Каждые десять минут она обнимала его, и он обнимал ее в ответ. Каждый раз словно впервые, точно она страдала потерей памяти. На другой день она и Джо повели отца на ужин в японский ресторанчик в Блэкроке. Джо, еще школьник, скорбел как зрелый человек. Они всегда были близки, но в тот день — особенно. Только хорошее объединяло их, только теплое. Через несколько лет Джо уехал, но не потому что хотел порвать все связи с домом. Просто слишком тяжело, невыносимо стало ему жить среди этой печали, были и другие заботы, что его тяготили. Винни в тот вечер выбирала для всех блюда из меню, словно капитан корабля. В прошлом году она была лучшей студенткой на курсе, а в этом ей предстояло плестись в хвосте.

“У тебя все в порядке?” — спрашивал он миллион раз, а в ответ слышал: “Да, папа, еще бы”. Ей даже в голову не приходило сказать правду. Признаться, что от горя она в полном раздрае. Весь ужас поступка матери лег тяжелым грузом на ее плечи. Вдобавок она начала пить, точнее, Том это подозревал, потому что ей лень было даже убирать бутылки. Казалось, в ее маленькой гостиной идет бесконечная унылая вечеринка, где никому не суждено встретить свою любовь, а похмелье наступает еще до первой рюмки. Профессиональным взглядом он подмечал все — и подозрительные окурки в блюдцах, и, много позже, самое страшное — иглу в переполненном мусорном ведре. Иглу. Винни сказала, что это выбросила подруга, у которой диабет. Том с радостью поверил. Сколько бы он ни подмечал, сколько бы ни воображал, он никак не мог вызвать ее на откровенность. Он исправно ее навещал, приносил ей сосиски или что-нибудь еще мясное, свежий хлеб из пекарни. Спрашивал просто, по-отечески: “Как ты, Винни, голубка?” “Отлично, папа, отлично”. Все происходило так незаметно. Она кое-как сдала выпускные экзамены, отпраздновала, получила наконец диплом, но все на этом нехорошем фоне. Том видел, что с ней творится неладное. Он так ею восхищался и так за нее боялся, что дыхание перехватывало… А под конец у нее даже завелся парень, красавец, из шикарного района Монкстауна, с волевым смуглым лицом, похожий на нее как близнец. Товарищ по несчастью? Такой же неприкаянный? Кандидат в мужья? Страшно волнуясь, Винни привела его к Тому, один-единственный раз. Бедолага был словно испуганный жеребенок. Тому он понравился, он всем сердцем желал обоим счастья, видит Бог. Желал им любви. Какой красивой они были парой, как здорово смотрелись вместе, когда благодарили его и прощались в дверях.

— Пока, папа, — сказала она, обратив на него ласковый взгляд, как будто расставалась с ним надолго.

К слову, работа была у нее хорошая, в “Четырех палатах”, она подавала надежды. И опять же, он во многом узнавал в ней себя. Справедливость, гражданские права. Он гордился ею, гордился. Но… на самом деле все было ясно как дважды два, а Том не замечал очевидного. Все было как на ладони, а он не мог сложить мозаику, распутать клубок. Неприкрытая жестокость судьбы.

К слову, он все-таки принял меры. Как и всякий на его месте, хоть мудрец, хоть дурак. Обратился к специалистам на Стэнхоп-стрит за советом. Был там один крохотный человечек, “беженец из Нью-Йорка”, по собственному определению, с маленькими усиками и большими идеями. Том слушал и задавался вопросом, сколько приходило сюда отцов и матерей тех ребят, кого он засадил в тюрьму Маунтджой, в таком же отчаянии, как и он сейчас.

— Она попивает, — ляпнул Том как последний дурак.

— Она сидит на героине, Том, — ответил коротышка-янки.