— Гори, сумасшедшая старуха, — твёрдо и громко произнесла она первые слова за три дня поста и молчания, — никакой радости не дала ты мне, никакого счастья и гармонии, о которой всё твердишь, а отняла жизнь, цены которой даже не знаешь. Жизнь важна сама по себе, а твои поиски — от неудовлетворённых желаний. Кто-то когда-то, видно, сильно обидел тебя, и судя по твоему бреду, это был мужчина. И ты через этих глупых заблудившихся женщин пыталась отомстить за свою обиду, мотивируя это высокими целями. Сама ты была не сильно умнее их. Но я, ничего другого не умея, не вернусь уже туда, откуда ты меня украла, я стану новым человеком и пойду делать то, чему ты меня учила — ради богатства и славы, ради красивой жизни, которой я все эти годы была лишена, сидя тут, в лесу. Спасибо за деньги, которые ты мне оставила. Сейчас прогорит твоё прогнившее тело, и я подожгу этот паршивый сарай, который я ненавидела с того дня, когда ты притащила меня к себе. Я не желаю жить и заблуждаться, как ты! Ты околдовала меня так, что я даже не могла уйти, хотя имела такую возможность не раз. Я нашла свою семью и все лазейки, но ты держала мою волю в своих костлявых руках! Зачем?! Ты все равно не нашла бы того, чего ищешь — рождайся же вновь, чтобы страдать, за те мучения, которые причиняешь другим. А мне уже всё равно. Я потеряла душу в этой спайке с тобой, и я уже её не найду.
Человеческое тело горит долго, и Тая села на мокрую землю, прислонившись спиной к сосне, спустив в мутную болотистую жижу ноги в резиновых сапогах. Кое-где ещё белели снежные проплешины, но весь лес уже был наполнен талой сыростью. Нужно было дождаться, закопать не прогоревшие кости и затем исполнить то, что и было задумало — сжечь поганую избушку и отправиться в город с небольшим заплечным мешком.
Тая чувствовала себя взрослой, сильной и смелой. Не зная законов мира людей, она умела управлять их волей и не сомневалась, что сможет добыть всё, что угодно: жильё, документы и остальное, необходимое для жизни. Она не искала ни смысла, ни счастья, и не желала возвращаться к семье. Выросшая в избушке бабки Ёжки, Тая уже не хотела учиться быть примерной дочерью и сестрой, она решила поехать в те места, где её не знали и никто никогда бы не нашёл — подальше от родных. Она мечтала начать свою жизнь заново, используя магию, стать цельной и независимой личностью.
В последний раз перед тем, как переступить порог избушки, Тая посмотрела в мутное насиженное мухами зеркало и увидела в отражении дерзкого серьёзного подростка с блестящими глазами — достаточно умными для того, чтобы накинуть несколько лет. Она усмехнулась, кивнула себе и ушла, оставляя огненные следы, вскоре ставшие пеплом.
* * *
Летом в близлежащем посёлке заметили странную молодую женщину, темноволосую, с безумным взглядом и неровной походкой. Она шла по тропке, которой раньше ходили все приезжие за помощью к бабке Тамаре, хотя ей и пытались сказать, что Тамара пропала, и дом её сгорел. Она всё спрашивала про какую-то девочку в капюшоне, вероятно, ученицу той бабки, но после пожара и этой след простыл, так что никто после о ней ничего не слышал.
А потом грибник дядя Вася, любивший ходить в те места, которые все из суеверного страха обходили стороной, утверждавший, что лучшего грибного места во всей округе не найти, видел, как эта сумасшедшая сидела, раскачиваясь, перед развалинами сгоревшего домика и говорила сама с собой.
— Что-то про светлячков, — рассказывал дядя Вася знакомым за рюмкой водки, — бог их знает, что за светлячки, может, мерещилось ей чего-то.
* * *
Обхватив себя руками, Лара упала на колени возле пепелища… она никогда не бывала здесь — тогда, с её странной провожатой, они не дошли до дома, а повернули раньше, к кладбищу. Но сейчас она не сомневалась, что именно здесь жила злополучная Тамара и её подопечная. Она шла сюда с отчаянием и надеждой, что застанет обеих дома и будет умолять снять заклятие, разрушившее не одну жизнь… Но надежда умирала с каждым километром дороги, с каждым вопросом, обращённым к местным людям, да она и сама интуитивно чувствовала, что ничего уже нельзя изменить.
Какой-то чёрный бездонный омут раскрывался перед ней, закручиваясь в смертельную воронку, и сквозь многие прожитые жизни бросал на дно этой ямы обломки всё новых и новых судеб, злорадствуя и будто спрашивая: