Время святого равноапостольного князя Владимира Красное Солнышко. События и люди

Новгороду, месту для жизни и тем более для пребывания в нем князя опасному, Владимир был, без преувеличения, обязан жизнью. Новгород дал защиту. Он же дал и легитимацию. Но новгородцы не знают альтруизма – оказывая услуги, они считают, что тем самым они «покупают» принявшего эти «услуги». Владимир и Добрыня не стали исключением. Тот Владимир, что утверждался в 980-х годах в Киеве хозяином всей Руси, известен нам (здесь можно судить даже не по текстам, а по действиям) как правитель властный, в высшей степени амбициозный, лишенный сентиментальности, скорый на расправу, умеющий ставить долгосрочные задачи и добивающийся их исполнения. Несомненно, таким он стал благодаря годам, проведенным на берегах сурового Волхова. Но вряд ли таковым он был с самого начала. Он, долгие годы находившийся в «загоне», не имевший ничего, в том числе и определенного положения в иерархии и живший в прямом смысле слова «под крылом» дяди и «по милости» новгородцев, вдруг обретает определенность. Вряд ли фантазии отрока Владимира и Добрыни простирались на тотальный передел всей Руси. В первые годы этого не позволил бы Святослав. Сидя на берегах Дуная он намеревался контролировать Русь, исходя из принципа «разделяй и властвуй». Но и после кончины Святослава, когда неизбежность большой войны на Руси становилась все более очевидной, Владимиру едва ли можно было надеяться на великокняжеский стол. Амбиции его, скорее всего, были бы вполне удовлетворены, если бы ему удалось закрепить за собой положение лидера Северной Руси.

Реальное положение вещей было таково, что современнику гораздо легче было поверить в то, что большая война внутри Руси окончательно расчленит не слишком прочную, рыхлую и многоглавую конфедерацию. То, что эта война объединит Русь и укрепит ее государственность, должно было восприниматься современником как фантазия и чистой воды идеализм. Понятны были стремления Киева укрепить власть и сделать контроль над уделами менее формальным. Понятны были стремления окраин: каждый удел, с одной стороны, стремился установить собственную власть в Киеве, с другой стороны, стремился сохранить и даже еще более расширить свою автономию.

Для находившегося на северной окраине Владимира мечта о Киеве была чистой «маниловщиной», и ей он вряд ли предавался – жизнь была сурова и учила реализму, учила именно той реальности, согласно которой «политика есть искусство возможного». Возможным же представлялось закрепиться в Новгороде и, быть может, вовсе окончательно отделиться от Киева. Несомненно, многие новгородцы, даже их подавляющее большинство, будь такая возможность, с радостью и готовностью придерживались бы именно такой политической программы. В последующие века Новгород будет не раз заявлять о своей «особливости», о том, что он «опорочь земли Русской», а потому не случайно московские великие князья, заново воссоздававшие единое Русское государство, видели именно в новгородцах основного и последовательного врага единства. Да, новгородцы были бы не прочь «отложиться» от ненавистного Киева (кстати, еще вопрос, долго ли тогда им нужен был бы «свой» князь), но возможности для этого не было: благосостояние Новгорода слишком сильно зависело от торговли, а равноценного рынка, который бы заменил Византию, не было. И все опять упиралось в Киев, который контролировал выход из Руси на Черное море. Тут положение новгородцев казалось совершенно безнадежным в сравнении с теми уделами, что обступали Киев со всех сторон. Новгород был дальше всех, между ним и Киевом была вся Русь. Вот и ответ: в отличие от прочих уделов, которые вполне удовлетворялись властью над Киевом, Новгороду нужен был контроль как непосредственно над Киевом, так и над всем долгим путем от Ильменя до среднего течения Днепра, т. е. нужен был контроль над большей частью территории Руси. И выходит, что Новгороду нужно было прочное и исправно функционирующее Русское государство, но только такое, которое контролировалось бы именно новгородцами.