Время своих войн 3-4

Речей не было. Это в городе на каждом закапывании пытаются митинговать. Молчали. Не было кликуш — «Михей не одобрил бы!» Водки было мало, конфет, рассыпанных по могиле, много. «Михей любил сладкое!» Седой не впервые видел похороны с оглядкой на покойника. Словно пытались создать некие удобства ему, не себе. Похоронить под «характер». Ритуалы, связанные со смертью, в общем–то, нужны живым, а не мертвым. Они их успокаивают. Среди эпитафий редко найдешь слово правды. На камнях выдалбливают дежурные пустопорожние слова, закрепляя их на века. Крепить бы надо сердце, память, и, если умер не пустой человек, то душу. Но где столько людей найдешь, чтобы уроком служили и после смерти?..

Пожилой и слова выговаривает «пожилые». Вечные ли, но кажутся такими же ненадежными, как он сам. То же, но из уст неокрепшего подростка, еще более ненадежно, будто держится на тоненьких подпорках. Вечным словам треба исходить от мужчин в соку, крепким, надежным, готовым подкрепить их не только собственным «кулачным характером», не только внушающими «висилками», что по бокам, что сами собой заставляют задуматься о смысле вечных слов, а нечтым скрытым внутри — пружиной ли, которая еще не заржавела, которую, случается, можно сжать до предела, но нельзя долго удержать.

Исключение — слова писанные. Здесь уже неважно кем, когда сказано впервые, сколько раз, лишь бы имело добротный смысл — бередило и залечивало, пороло и сшивало, чтобы честная строка ложилась на душу не одним лишь камнем на душу, но и подтягивала, звала из омута.

— Все от веры. Веришь в Бога? Будет тебе помогать в тех рамках, в которые сам себя запрешь. Уверовал, что от дьявола тебе больше пользы? Так и будет тебе, со всем сопутствующим к этому случаю. Веришь только в себя? Помощи тебе не будет, кроме как от себя самого.

— И от таких как я? — спрашивал Седой у Михея.

— И от этих не будет, если нет веры.

— А если Идея?

— Идея — это тоже Бог!

— Мы не божьи рабы, но внуки. Нам достаточно сил, чтобы выдумать «бога» для самих себя.

— Эх! — кряхтел Михей. — Широко замахиваешься! Крутенько. Давно таких речей не слыхал… Внуки! Деда себе выдумывать затеяли? А если он давно за столом и, вот–вот, ложкой по лбу?..

Задор силы не спрашивает. Седой окреп настолько, что выходил на улицу и в дождь, не боясь промокнуть до нитки. Летний хмельной дождь многим кружит голову — крупный сильный теплый, каким должен быть сам человек, накладывающий желание на вызревших баб, заставляющий раздеваться догола и кружить под ним, раскинув руки… да что там баб! — даже мужиков голяком плясать на пашне, а потом с берега, как есть, падать в реку, где, оставив тело плыть вниз по течению, расслабив члены, ощущать лишь одно лицо, мыслями с него подниматься вверх. Именно так, отдав тело воде земной, лишь одно лицо подставлять воде небесной. Лицо и мысли, которым течь с него вверх по воде, по тем каплям и струям, что падают. Так и следует молиться, никак не иначе, оправляя вверх… нет, не слова, а душу — верховный разберет, накопилось ли в ней дельное…

— Зажми рот, да не говори с год, а потом скажи умное. Не сумел? Молчи дальше, — учил Михей, понимая, что с ученьем этим безнадежно опоздал.

Задним умом вперед не ходят, им исправляют то, что позади себя оставили. Седой не враз, но к выводу пришел, что бездействие их лет прошлых — всех 90‑х — суть есть — воинское преступление, сравнимое даже не с дезертирством, а предательством, переходом на сторону врага…

Редко, но случается, подхватывает человека злость веселая «безбашенная», словно веселит вскипающая адреналином кровь, стремится утянуть его в свой хоровод. Те, кто поддаются этому, творят страшные вещи, отдавая дань делам языческим. Таким как водилось в давние времена плясать на грудных клетках поверженных врагов и… Стоит ли о том, что присыпано тонким слоем пепла? Уши сегодняшние не подготовлены для кострищ, глаза — для грязных ногтей сильных уверенных пальцев — последнего, что предстоит им увидеть; запечатлеть дикую настоящую кипучую ярость, которой кажется диким и смешным весь этот стеклянно–металлический мир — да и может ли быть что–либо более диким, чем строить собственные жилища из стекла и металла?

Так было раньше и будет впредь. Человечество идет по кругу, всякий раз возвращаясь к одной и той же точке. Круг сложен из точек, но это круг, а вовсе не спираль развития. Спираль — технологическая одежда, одев которую, он, человек, пытается выскочить из собственного круга.

Побеждают более дикие, потом они «цивилизовываются», чтобы уступить место еще более диким. Не хочешь человече жить достойно? — значит, не достоин жить вовсе!

Седой стал дичать… Читал «Воинский Требник», правленый Михеем, примерял на себя.

Раненого выноси. Добей того, кто просит об этом, но оценку сделай сам… и все равно вынеси. За каждую смерть тебе отвечать собственной совестью, но за каждого невынесенного, брошенного — собственной шкурой. Бросил, оставил, попробуй доказать — что не шкура ты?