Время своих войн 3-4

— Извилина, а нельзя в сопредельных, поближе к месту, свечной заводик наладить? Небольшой такой… С выходной мощностью тонны на три?

— Можно. Только проще готовый купить или арендовать…

— Ты когда туда?

— Можно хоть завтра.

— Опять бриться каждый день будем? — спрашивает Миша.

— Распустились! — крякает Седой. — Опартизанились!

— Зеркал не держишь. Только в бане один осколок на всех, — жалуется Миша. — В него не разглядеть — что брить.

— Зеркало на твою рожу невиноватое, — говорит Сашка, намекая не на кривизну (Миша и лицом скроен ладно), а опять же на размеры, на то, что не каждое зеркало личико Михаила в себя вместит — ушам проблема, за рамкой остаются…

«И на что эта головушка такое туловище занимает?» — задается вопросом Сашка, утешаясь тем, что сам, и вовсе не на чуток, крупнее Казака. Пусть Петька — Казак ничуть не озадачивается собственными размерами — разве что, в шутейной форме — подтрунивает над самим собой, но зато и напарник у него не столь велик. Нет такого контраста! Сашка же рядом с Мишей смотрится неважно, едва ли не анекдотично. Впрочем, рядом с Мишей все смотрятся вяленько — таков уж он: не только размерами, но и здоровьем от него пышет, как от печки, сразу понимаешь — этот рельсу на плечах согнет, даже не крякнет. «Вот уж наделил Господь — интересно у скольких под то занял?» — думает Сашка грешное, считая, что и у него без спроса отняли…

— В силе уму могила, — говорит Сашка частью завистливое.

В Сашке много грешного. Сашка думает свое — о том, что никогда не скажет вслух.

«Бог — нем. До тех пор, пока люди перестанут говорить за Бога, пристраивая в его речи собственные желания. Бог — слеп. Любой, наблюдая за человечеством столько веков, счел бы нужным выколоть себе глаза. Бог — глух. Должно быть, с тех пор как появились «говорящие новости», и лжа вырвалась на свободу. Впору задуматься: «Глухой, слепой, немой — не стал ли он таким для собственного спокойствия?» Следует ли это тому, что пока живы люди, Богу на земле не быть?..»

И тем не менее, Сашка верит в Бога. Бог — противоречив, в этом он бесспорный чемпион, но эти противоречия отступают, если приходит понимание, что он не несет ответственности ни за то, что он создал, ни за то, что делается его именем… Нет–нет, да и вспоминает то, что в своих тетрадях оставил Михей:

«Для понимания Бога, человеческая жизнь должна быть не каплей в море, а самим морем. Но тогда и он, Человече, стал бы Богом, и такое понимание ему не понадобилось…»

Нет большего врага для истины, чем убеждение. По сути, любая истина способна меняться, а значит, по отношению к какой–нибудь точки во времени (в человеческом видении) быть лживой. Убеждение же остается неизменными даже когда его принято считать ложным на основании, что само «поле правды» изменилось (под влиянием отношения ко времени). Люди с убеждениями в равной степени опасны лжи и правде. Правда готова к сотрудничеству с ложью, если считает, что при этом станет носителем добра. Ложь готова к сотрудничеству всегда — на добро или зло ей по сути наплевать: если побочным продуктом окажется добро, она извлечет из этого дополнительную выгоду, окажется «правым» зло — не огорчится — ложь равнодушна. К чему она не равнодушна, так это к извлекаемой выгоде. Ложь — это выгода личная; правда — это выгода общая, общинная. Ложь добра, но не намерениями. Истина жестока, но смыслом.

Правда может победить, если возьмет ложь в заложники. Как и правда то, что Ложь существует лишь за счет правды, именно ей она выставляет все счета. Это возможно поскольку правда не синоним истины. Истина — слепит, режет глаза; ложь — щадит, замазывает, правда робко занимает середину. Истина всегда кажется свежей, какой бы древней она не была, и всегда подозрительной.

Комплекс простых Истин во времена, когда проповедники кормятся мутными суждениями — вот что составляет Убеждение, которое потом живет едва ли не вечно.

Нет большего врага для истины, чем убеждение. Но она и есть убеждение…

Сашка перед стрельбой становится медлительным, будто сонным, смотрит лунем, словно не соображает, что ему в этот момент говорят — координируют ли, ставят задачу — весь уже «там», на кончике своей пули. Таким его видят и представляют со стороны, а на самом деле — это чрезвычайная, расчетливая экономия мыслей и движений, ничего лишнего, наносного, кроме как — максимально коротко прихода к результату. Очень четко и экономно. Кажется, что и мыслей на тот момент нет, пусто. И самому Сашке видится, что все вокруг двигаются слишком медленно, и это он сам подстраивается к ним, чтобы не выделяться.

Миша строго наоборот, по жизни сонный, добрый. В деле — злой, жесткий, способный вспузырился, что пруд в дождь. В такие минуты, как разойдется, не видит разницы между «слишком» и «чуток». В деле несносный — не спроси под руку, а в жизни готовый все сносить, и больше всего Сашкины упреки.

— Нельзя сказать, чтобы дурень, но скажем так: не великого ума ты человечище, — говорит Сашка, будто диагноз ставит.