Время в философском и художественном мышлении. Анри Бергсон, Клод Дебюсси, Одилон Редон

Надо добавить, что в высшей оценке гносеологических возможностей искусства Бергсон выступает наследником эстетической традиции романтизма, ярким представителем которой во Франции был Шарль Бодлер. «…Искусство, с точки зрения Бодлера, способствует познанию внутренней сущности вещей ничуть не меньше, а может быть, и больше, чем наука. <…> Когда Бодлер, говоря о живописи и рисунках Гойи, замечает, что это „искусство и реалистическое и трансцендентное“… он имеет в виду этот содержательный, познавательный аспект творчества – дар художников и поэтов прозревать в вещах их скрытую сущность и гармонию. Это и есть бодлеровский „сверхнатурализм“…»[737]. Присутствуют и некоторые параллели бергсоновских идей с идеями, кристаллизовавшимися в немецком романтизме. «В своих работах он соотносил философскую интуицию с эстетической, представлял художественное творчество как сферу свободы, а художника – как проводника в царство подлинной реальности, что сближает его воззрения с идеями романтиков и Шеллинга…»[738], – комментирует И. Блауберг. В то же время исследователь оговаривается, что не удалось обнаружить какие-либо определенные свидетельства бергсоновского «интереса к творчеству романтиков, возможно, он просто воспринял идеи, „носившиеся в воздухе“»[739].

В более поздние годы, однако, Бергсон несколько изменил свою точку зрения на искусство: так, в докладе «Философская интуиция» (1911), в двух оксфордских лекциях, объединенных под названием «Восприятие изменчивости» (1911), в работе «Возможное и действительное» (1930) прослеживается мысль о том, что искусство не может выступать для всех образцом интуитивного познания, оно приносит духовное наслаждение, «и то лишь изредка», «только людям, избранным природой и судьбой»[740]. «Так вот, то, что природа делает время от времени, по рассеянности, для избранных, не могла ли бы философия делать для всех другим способом и в другом направлении?»[741] – вопрошает Бергсон. Спустя двадцать лет делает вывод: «Реальность, рождающаяся на наших глазах, будет постоянно давать каждому из нас то удовлетворение, какое искусство дарует время от времени» лишь «баловням судьбы»[742]. «…Искусство, похоже, становится у Бергсона излишним»[743], – резюмирует Ф. Нэтеркотт.

Действительно, «Философская интуиция» завершается примечательными строками: если искусство способно даровать наслаждение, а наука «со всеми своими практическими приложениями, нацеленными на удобство существования, сулит нам комфорт, самое большее – удовольствие», – то «лишь философия могла бы дать нам радость»[744]. При этом Бергсон стремится к тому, чтобы философия и новое знание, открываемое ей, приносили пользу не умозрению, а повседневной жизни. В поздние годы определилось, таким образом, стремление Бергсона не упускать из виду практическую пользу. Возможно, именно поэтому философ, выбирая после публикации «Творческой эволюции» путь дальнейших исследований, сознательно отдал предпочтение проблемам морали перед вопросами эстетики[745]: по его мнению, в области этики теоретические построения ни к чему не приведут, нужно ориентироваться на практику.

«…Он пришел к выводу о том, что именно в сфере морали, а не в искусстве, как он полагал ранее, возможна полная самореализация человека. Если художественная форма, однажды запечатленная, уже неспособна к улучшению, то моральное совершенствование не знает пределов: это – бесконечное саморазвитие человека. Кроме того, искусство доступно лишь немногим, в то время как моральной деятельностью могут быть охвачены все»[746]. «Точка зрения художника важна, но не является определяющей… Высшая – точка зрения моралиста» («Le point de vue de l’artiste est donc important, mais non pas definitif. <…> Superieur est le point de vue du moraliste»)[747]. В более ранних работах, напротив, речь не идет о том, чтобы предпочесть искусству какую-либо иную сферу. По замечанию Блауберг, в «Смехе» «намечена… мысль: деятельность художников, творцов культуры, задает тот, пусть предельный, уровень, до которого надлежит постепенно подниматься человеку, а следовательно, и обществу»[748]. Таким образом, в этой работе Бергсона искусство выступает высшим ориентиром человека в вопросах самореализации.